Это снова ты - Алекс Хилл
Дима не без труда заставляет братьев забраться в кровати и усаживается между ними на цветном ковре, потеснив старичка Мачо, что засыпает первым. Мальчишки подсмеиваются над храпящей собакой, рассказывают старшему брату о своих приключениях, соревнуясь в том, кто больше его впечатлит. Матвей сдается следующим, улетев в царство Морфея, а Кирилл держится из последних сил, трогательно сложив ладони под щекой, и медленно хлопает светлыми ресницами.
– Димка… – зовет он сонно.
– Ммм?
– Матюха говорит, что будет таким же высоким, как ты, когда вырастет, а я нет. Он же врет?
– Вы оба вырастете куда выше меня. Видели, какой ваш папа здоровый? Будете как он.
– Нет, – хнычет Кирилл, – не хочу как папа. Он лысый и бородатый. А еще он громко рыгает. Хочу как ты.
Дима тяжело вздыхает и отворачивается к окну. Раньше за ним виднелся старый раскидистый орех, а теперь верхушка детского городка. От дерева даже пня не осталось. Еще одна заслуга Олега, за которую Дима ему очень благодарен.
– Я же буду таким, как ты? – снова спрашивает Кирилл.
Слова подкатывают к горлу Димы сгустком желчи. Он ни за что не пожелал бы этим мальчикам стать похожими на него.
– Ты будешь круче, – уверенно заявляет Дима, поднимаясь, и гладит брата по светлым мягким волосам. – Теперь спи, Кирюш. Завтра вам с Матюхой еще с новыми игрушками разбираться, сил нужно много.
– А ты останешься?
– Нет. Мне нужно… нужно работать.
– Зачем?
– Хороший вопрос, – тихонько ухмыляется Зимин. – Ну все… Спокойной ночи, малыш.
– Сладких снов, – уже в полудреме отзывается Кирилл, повторяя фразу, которую часто слышит от матери, и уже через пару секунд крепко засыпает.
Дима задерживается у двери ненадолго, еще раз осматривает комнату, что раньше была пристанищем его кошмаров, и выходит в узкий коридор. Приглушенные голоса ведут его в тесную гостиную. Мать и отчим сидят на диване и одновременно поворачиваются, услышав шаги.
– Мелкие спят, – резюмирует Дима.
– Спасибо, сынок, – ласково говорит ему мама. – Почему-то только с тобой они укладываются так быстро.
– Это не я. Это горка ваша. Они так вымотались, что отрубились почти сразу.
– Останешься? – предлагает Олег. – Можем постелить тебе на диване.
– Нет. У меня утром дела, нужно вернуться в Ростов.
– Тогда я сейчас соберу тебе еды с собой. И торт – ореховый, твой любимый.
Дима кивает матери, скромно улыбаясь. Он любит этот торт только потому, что его любит она. Зимин всегда выбирал его на праздники, чтобы порадовать родительницу. Мать уходит на кухню, Дима с Олегом остаются вдвоем. Между ними не то чтобы неловкость, скорее некая напряженная пауза. Эти двое никогда не конфликтовали, но и не стремились стать ближе.
– Как на работе? – спрашивает Олег.
– Хорошо. А у вас?
– Тоже.
– Я услышал, вы в отпуск в сентябре собираетесь. Нужно будет за Мачо присмотреть?
– Клава его заберет, – отчим называет имя соседки-собачницы. – Не волнуйся. Ты, кстати, уже решил, как будешь праздновать свой день рождения? Меньше недели осталось. Можешь собрать друзей у нас. Двор большой, всем места хватит.
– Нет, спасибо. В этом году, наверное, не буду праздновать.
– Почему?
Зимин уходит в себя, размышляя над ответом, но никак не может его отыскать.
– Дим, у тебя точно все в порядке? Ты чересчур задумчивый сегодня. Еще и мотоцикл продал. Если какие-то проблемы с финансами, то…
– Нет, – он активно машет головой, – проблем нет. Я просто накатался.
– Что ж, – Олег кивает в сторону кухни, – мать будет рада. Каждый день ростовские сводки об авариях смотрит.
Дима удивленно моргает, впервые услышав о подобном, и тут в комнату возвращается мама с полным пакетом пластиковых контейнеров.
– Если ты думаешь, что я прячу от тебя гарем, который мне нужно кормить, то очень ошибаешься.
– Я не так уж часто могу накормить тебя. Что не доешь – выбросишь.
Дима забирает пакет из хрупкой руки, улыбка дрожит на его губах, мальчишеская, искренняя.
– Я съем все, – произносит он и позволяет матери и отчиму проводить его до калитки.
Короткое прощание: нежные объятия, крепкое рукопожатие. Дима уходит, заверив, что вызовет такси к асфальтированной дороге, но сам идет дальше, блуждая по знакомым улочкам, только ни тихая ночь, ни родные просторы не приносят желанного умиротворения.
Сегодняшний день выжигает язвы на коже Зимина, заставляя принять, по его мнению, довольно позорную истину. Да, может, он и помог близким. Хотел как лучше, ничего не жалел, вот только он теперь болен и может кого-то заразить. Дима не справляется, это очевидно. И если он хочет действительно спасти всех, кого любит, ему придется спасти и себя, ведь в обратном случае то, что сделали и он, и они, потеряет всякий смысл.
В голове непривычный хаос, напоминающий детский калейдоскоп: одно движение – и узор меняется. Проходит больше часа, прежде чем Дима добредает до двенадцатиэтажного дома, крыша которого уже стала роковой. Он смотрит вверх: звезд почти не видно, лишь тусклое мерцание пробивается сквозь темную пелену.
«Выход есть всегда. Всегда, – мысленно повторяет Дима. – Только где он, черт возьми? Может, просто не здесь? Если нельзя безопасно вернуться домой, то, возможно, стоит сделать все с точностью до наоборот».
Зимин достает телефон и вызывает такси. Сам не замечает, как оказывается в съемной квартире, пытаясь договориться с собой. Не с той обиженной частью, которая сводит его с ума воплями, а с другой – безэмоциональной, но расчетливой. Никому не станет лучше от того, что Дима развалится на части прямо здесь. Никому не станет легче, если он признается во всем, что его беспокоит, – Ксюша тому отличный пример. Нужно решить эту проблему, и для начала придется всецело ее признать. Разобрать на атомы и посмотреть, в кого она превратит Зимина. Посмотреть, что он из себя представляет без сценических костюмов и сценариев. И лучше бы ему в этом случае оказаться подальше от дорогих глаз. Не стоит им это видеть, потому что именно их присутствие и заставляет Диму играть на публику. Они не помощь, а триггер.
Пара взмахов пальцев по экрану мобильного, на дисплее имя – первое пришедшее в голову, Дима не хочет медлить.
– Здоров. Не разбудил?
– Привет, – хрипло отзывается Слава, – ну допустим. Что-то случилось?
– Есть просьба.
– Слушаю.
– Ты можешь
