Всклянь - Коля Андреев
Когда они в первый раз встретились, он готовился ее упаковать в свою машину и везти в отдел – в идеале, чтоб по пути она еще и раскололась.
Рязань невыносимо рыдала третий день подряд, лужи распухали, зонты не спасали. Наблюдать из машины неудобно, струйки эти херачат, лобовуха потеет. Он вышел, постоял с сигаретой под липой, накапало за шиворот. Бросил окурок в воду, и дым так красиво от него пополз и вверх, и вбок. Вернулся в машину, протер стекло. Вслед за тряпкой, как будто тряпкой созданный, снаружи показался бежевый плащ. Ухнуло в груди. Выскочил.
– Гражданка… Екатерина. Катя, вы, да?
Язык, как пьяный перед дверью в дом, стучался в зубы.
Показал удостоверение. Она кивнула. Что-то ответила. Дождь – барабан. Нога, что ли, мокрая? А, бля, в луже стоит одним ботинком. Сейчас не может, но он не потащил, только кивнул. Тогда завтра? Вот по этому адресу? Приходите ко мне – она назвала свой – махнула рукой – вот – дом – кирпичи желтые – капля на глаз – с ее зонта скатилась и ему от века и вниз, между носом и щекой, по коже – да, завтра приду тогда. Будьте на связи. Я и не пропадала, говорит, ну да, не пропадала, а зачем он тогда приехал, а он и сам не знал. Пошла по улице прочь, обернулась, сделала шаг к нему. Вам бы, говорит, душ принять. Слишком мужчиной пахнете. И никакого ответа от него как будто и не ждала. Просто засеменила между луж, дальше и дальше, от него и от него. Слишком светлое пятно на фоне серой улицы. Сука. Скомкал сигарету, хотя достал, чтобы покурить. Оттопырил свитер, запустил нос под него, вдохнул. Ничем, блин, не пахнет. Не понял, зачем простоял еще пять минут под дождем, провел ладонью по волосам и упал на водительское сиденье. Завелся. Уехал.
Дело было простое: сгорел человек, в собственной квартире, причина пожара – утюг. Эксперты сразу махнули рукой – выпил, бедолага, лишнего, начал гладить рубашку на завтра, уснул. Раз в месяц что-нибудь похожее в городе случается. Уважаемый ветеринарный врач, ну что теперь, что не алконавт и не наркоман. Соседи сказали, что у него вечером была девушка, вроде как постоянная. Бабка из квартиры напротив, которая и вызвала пожарных, утверждала, что встречались они каждую пятницу. Скорее проституткой попахивает, чем постоянной девушкой. Ну Макс и решил проверить. Нашел эту Катю, стуканули на их роман по месту работы, вроде там пересекались. Она волонтерка, подгоняла уличных животных, он их спасал – идеальный союз, роман, в котором все видели обычно сопливое кино, а Макс всегда чувствовал затаенную гниль. В голове сложилась схема: она его опоила, подстроила элементарную фигню с утюгом. Зачем? Деньги могла увести. Приревновала? Сейчас бабы, особенно молодые, с такими сдвигами – могла и просто так, мало ли что в голове екнуло. Аб – как его там – обуза? Абюза. Крепкое мужское отношение к слабому полу с элементами насилия, скорее уж так. Максим не любил кормить себя фантазиями, да и дел хватало, можно было бы плюнуть и забыть. Но тут его зацепило. Сначала ее фотографии в соцсетях, потом этот дурацкий разговор под дождем. Обычно аппетит разгорался, когда он понимал, чем можно поживиться – обезжирить коммерса, заработать себе баллов за сложное дело, раскрытое по горячим следам. А тут был и огонек, и вроде как хотелось дальше раскрутить, а зачем? Он не понимал. Или не хотел признаваться, что его позвали в гости и ему вдруг очень захотелось пойти.
Урода увели.
Приехали электрики.
Свет снова погас.
Макс пошарил по ящикам, нашел неглаженную, но чистую футболку, снял свитер. Прокатил шариком дезодоранта под мышками на всякий. Сходил умылся. Выпил кофе. И еще раз пересмотрел все ее фотографии.
Свет включился.
⁂
«Если я сознаюсь, ты меня накажешь?»
«Еще раз? Да конечно накажу»
«Но я еще не созналась»
«И что»
«Тебе интересно, виновна я или нет?»
«Пока нет»
«Пока?»
«Пока ты у меня»
«Это ты у меня»
«Вообще я шел тебя допрашивать»
«Не получилось?»
«Пришли мне свою фотку»
«Нет»
«Я ща пришлю экспертов чтоб они тебя сфоткали»
«Я не присылаю такие фотки, меня это бесит. Не проси меня об этом. Никогда»
«Ладно»
«Как ты будешь меня наказывать?»
«Ты разошлась»
«Как»
«Я на работе, давай лучше приеду сегодня поздно и покажу как»
«Мне пока нельзя тебя видеть»
«Почему»
«У меня все болит»
«Когда будет можно»
«Я не знаю»
«Так ты хочешь меня видеть или что»
«Хочу чтобы ты пообещал что приедешь через пять минут после того, как захочу тебя увидеть»
«Пятнадцать минут, и если не буду занят»
«Ты не мужчина»
«Могу доказать»
«Нет»
«Что тебе нужно»
«Мне кажется, тебе от меня нужно. Признание. Или уже не нужно?»
«Что за игры»
«Тебе не нравится?»
«Я наручники у тебя забыл»
«Я знаю они сейчас на мне»
«???»
«Но ты этого не увидишь»
«Вот бля»
«Ты просто хочешь перестать быть таким злым, я знаю»
«Не понял»
«Ты хмурый, агрессивный медведь, который хочет быть медвежонком»
«Схуяли? Меня устраивает медведь»
«А я поиграю с тобой и убью»
«На статью наговорила»
«Не боюсь тебя»
«Зря»
⁂
Молчун наконец заговорил. Для этого пришлось свозить персонажа кое-куда. Туда, где уроды быстро превращаются в красавчиков. Все складывалось. Все пело. Дождь перестал. Макс научился проваливаться в свои мысли, глубоко, и там играла музыка. Еще там танцевала Катя. Он так и видел ее лодыжки, которые, наверное, «на любителя»: толще, чем у эскортницы какой-нибудь. Лодыжки мелькали перед глазами, она двигалась быстро и страстно, и там, в его мыслях, полыхал огонь, и всполохи точно повторяли движения лодыжек. Дикий джаз – так решил Макс. Этот стиль подходил Кате. И этот джаз выбивал его из себя, доставал наружу нового человека, которому и бить никого не хотелось, и уж тем более заполнять бумажки.
Они встречались неделю, две, три.
Тогда Макс отдал Кате связку ключей с брелоком-гильзой. Спьяну. Но ему было приятно отдать их ей. Приходи когда хочешь. Хочешь – не уходи. Хочешь – живи там, со мной. А я? Я тоже хочу. Тоже? Ты не говорила, что хочешь? А чё боишься-то? Стать чудовищем? Ха. Как я? Я что, чудовище? Ты не бойся. Меня бойся. А чудовищем не станешь. Ты ж ангел. Ангелы не превращаются. Так чё, переезжаешь?
Она не переехала.
Но к нему приходила. Сама.
И Макс видел, что иногда она приходила, когда его дома не было. То вещи все вдруг аккуратно сложены. То пыль с телевизора стерта. Ему даже нравилась эта игра, дома он ничего не хранил ну… из того, что делало его чудовищем. Или приносило плоды от работы чудовищем. Дома, в родительской еще квартире, все от них и осталось. Кровать, где по очереди с разницей в два года умерли отец и мать – отец первым. Полки, полные книг. Его письменный стол. Их стол для гостей. Два кресла, которые словно стремились максимально уйти в пол. Скрипучий диван. Огромный шкаф, из которого он выкинул все родительские шмотки и засунул свои – вот, наверное, и вся перемена жильцов. Пахло тут мебельной полиролью.
