Общество самоубийц - Рэйчел Хэн

Теперь Анья молча сидела на жестком деревянном стуле у постели матери, слушая, как механическое сердце перекачивает кровь.

Она говорила себе, что матери давно нет, что дух ее угас, как пламя в комнате, лишенной кислорода. Она говорила себе, что это уже не ее мать, что оставшееся тело — это обманка, пустая раковина. Тюрьма.

Но иногда, замечая, как подергиваются прозрачные веки матери, она гадала, так ли это. А еще мучило непрерывное постукивание нечеловеческого сердца — тук, тук, тук, — звук, который преследовал Анью даже во сне. Как она ни старалась, ей не удавалось избавиться от мысли, что мать все еще там, в ловушке тьмы, и не может ни говорить, ни видеть.

Сколько уже времени прошло? Она не знала. Дни перетекали один в другой.

До того, как глаза матери стали молочно-белыми, они напоминали цветом море. Чистый холодный серый цвет, как лед на только что замерзшем озере. Теперь, рассматривая себя в зеркале, Анья видела только глаза матери, глядящие на нее в упор. Глаза матери, острый нос матери, бледно-розовый рот матери, цветом напоминавший мясо лосося.

Давай просто посмотрим. Что в этом дурного? Вот что сказала мать, когда, впервые приехав в Нью-Йорк, они наткнулись на эту клинику. И они прошли тестирование. Оказалось, что у них обеих хорошие гены, просто отличные, настолько хорошие, что они имеют право на самые разные виды субсидируемых процедур. Они со смехом отказались. Они не за этим сюда приехали, нет, они здесь ради музыки. Мать будет петь, а Анья играть на скрипке.

Но идея вечной жизни оказалась вялотекущим заболеванием, и мать подхватила его в тот самый момент, когда они прошли эти тесты. Она начала жить как американцы, не ела больше мяса и даже рыбы, ее мощное тело обтесалось до отполированной в спортзале продуманной сухощавости. Она перестала бегать — это вредило коленям. Со временем она стала петь все меньше и меньше, потому что ей объяснили про вред для сердца, про то, что это самое слабое звено в ее генетическом багаже, который в остальном безупречен. Плюс у музыкантов вырабатывается слишком много кортизола. Производственный риск, так они это называли.

Мать стала одержима усовершенствованиями, а потом и восстановительными процедурами. Началось все с кожи, которую заново имплантировали каждые пятнадцать месяцев, потом кровь приправили умными микрочастицами, наноботами, которые очищали организм, восстанавливали и проводили регенерацию. В тот день, когда сердце матери заменили мощным синтетическим насосом, Анья исступленно, пока не стерла в кровь пальцы, занималась на скрипке. В клинике она разглядывала лицо матери, пытаясь прочесть ответ на вопрос, чем это все закончится.

Теперь, конечно, она знала чем: они вдвоем в пустой сырой комнате, и за душой у них ничего, кроме нескольких инструментов. Процедуры субсидировались только до определенного момента, и по мере приближения к концу прогнозируемого срока эти процедуры становились все дороже и дороже, пока наконец у них не осталось ничего. Теперь приходилось только ждать.

Аньин планшет зазвонил, но она, не обращая на это внимания, встала и подошла к окну. Положив ладони на гладкую окрашенную древесину, надавила на раму. Сначала та не поддалась, и Анья нажала опять, на этот раз сильнее. Шаль упала с плеч на пол. Пыльные петли рамы заскрипели, и окно открылось.

В окно хлынул резкий и кисловатый запах города. Он ударил Анье в нос, словно морская вода, так что глаза заслезились. Улицы снаружи были пусты, большинство окон — темны. Сколько еще там людей, которые умирают и не могут умереть? У матери, по крайней мере, есть Анья.

Пронзительный звук планшета вырвался наружу, на пустую улицу.

Анья отошла от окна и опустила руку в карман, нащупав карточку, которую носила с собой уже давно — с тех самых пор, как мать слегла. Она обвела большим пальцем выдавленные на карточке цифры телефонного номера. Анья успела выучить наизусть этот номер, над которым броским красным шрифтом было написано всего два слова: «Общество самоубийц».

Глава четвертая

Главное — внимание. В большинстве случаев следует всего лишь переключить его на то, что имеет значение. И Лия, отогнав прочь посторонние мысли, заставила себя расслабиться, выровнять дыхание. И сосредоточиться. На том, как ходят вверх-вниз плечи Тодда и как соблазнительны их очертания — то четкие, то слегка размытые. На влажном жаре мускулистого мужского тела, прижимающегося к ее икрам. На том, как щетина на щеках партнера легонько царапает внутреннюю сторону ее бедер. Пальцы Лии легонько касались головы Тодда.

Внезапно она вцепилась ему в волосы — он попытался увеличить темп и амплитуду, — затем быстро сдвинула бедра и села.

— Что случилось? — спросил Тодд. Луч солнца подчеркнул влажный блеск его розовых губ.

Лия слезла с кровати.

Сначала она осмотрела гостиную. Вроде бы всё в порядке. На старомодной, середины века кушетке, обитой серой «в елочку» тканью, накрытой кашемировым покрывалом, смирно лежат декоративные подушки. Утреннее солнце залило оранжевым цветом белые стеллажи, шеренгой стоящие у стены. Бумажные фонари, развешанные по комнате, излучают нежный бледно-розовый свет — этот оттенок должен был наполнять энергией и поднимать настроение. Безупречно чистые льняные шторы висят неподвижно, от тщательно подобранной мебели нейтральных оттенков не исходит ни звука. Мраморный пол холодит босые ступни.

Лия дважды обошла всю квартиру, проверяя кухню, ванную, комнату для гостей.

Когда она вернулась в постель, Тодд вопросительно глянул на нее.

— Мне показалось, я слышала какой-то звук, — сказала она.

Тодд приподнялся, опираясь на локоть, и озабоченно нахмурился:

— Пора с этим заканчивать. Паранойя сильно вредит твоему здоровью.

— Ты не понимаешь. Они приходили ко мне! В мой офис! Задавали вопросы, говорили с секретаршей в приемной. И… — Лия остановилась.

Я его видела. Я видела отца. Но эти слова застряли у нее в горле. Разумеется, Тодд знал про ее семью, но для него это была перевернутая страница прошлого, трагический эпизод из жизни Лии, который давно остался позади. С его точки зрения, она это все преодолела.

Толп принялся разминать ей спину от копчика к плечам, пытаясь ослабить напряжение в мышцах вдоль позвоночника. Дойдя до шеи, он обхватил ее большими пальцами, продолжая массировать. Лия напряглась.

— В чем дело? — спросил Тодд.

Она убрала с шеи его пальцы и отодвинулась.

— Что мне делать? Как мне их убедить?

— Я уже говорил, тебе не нужно никого убеждать, — сказал Тодд. — Лия, это же безумие какое-то. Рано или поздно они поймут, что ошиблись,