Черная метель - Элисон Стайн
Но жить где бы то ни было теперь будет нелегко.
– Мы выполнили то, что ты хотел, – сказала я отцу в подвале в тот вечер, когда снаружи, словно живая, завывала буря. – Ты хотел, чтобы мы жили здесь, и теперь мы живем здесь. Теперь надо выполнить что-нибудь из того, чего хотим мы. Мы же семья.
– Вы – дети, – ответил папа. – Вы еще не знаете, чего хотите.
– Кое-что я знаю. Знаю, что хочу ходить в школу. Я хочу иметь друзей. Амелия тоже. Я хочу научиться языку глухонемых.
– Мы уже отдавали вас в школу, ничего хорошего не вышло.
– Ну, давай еще раз попробуем. На новом месте. С новыми людьми.
– Я просто хотел, чтобы у вас было безопасное детство. Я хочу жить простой жизнью, вместе _ _ _ _. Я хотел, чтобы ты не чувствовала себя инвалидом.
– Но я инвалид, – ответила я. – Может быть, не так уж это и страшно, что я иногда это чувствую. Может быть, не стоит игнорировать этот факт.
– Да и не простая она, наша жизнь здесь, – вмешалась вдруг мама. – Нам очень непросто. И мы усложняем ее без необходимости. – Она помолчала, потом добавила: – Ты мне жизнь усложняешь.
Одна из коз отчаянно заблеяла. Амелия подошла к ней; новая собачонка двигалась следом, как тень. Амелия опустилась на колени и обхватила молочно-белую шею козы. Коза замолчала и лизнула ей голову своим длинным языком.
Все долго молчали, потом папа снова, запинаясь, произнес слова, которые в его устах звучали удивительно непривычно:
– Простите меня.
Я не смогла вспомнить, когда в последний раз слышала от него извинения. Ни когда он забирал нас из школы, ни когда мы переехали. Он был таким уверенным, таким убежденным. Его мечты сбывались. Он был на верном пути.
– Папа… Не у одного тебя есть мечты, – вздохнула я. – Сидя на ферме, конечно, ты можешь делать вид, что все в порядке и ничего не происходит. Что ты отделился от мира. Но мир меняется.
Буря завывала так сильно, что эти звуки слышала даже я.
– Мы живем не только на ферме, – согласилась мама. – Мы живем и в остальном мире.
Я вспомнила, как Хелен и Элмер помогали пожилой женщине дойти до библиотеки. Вспомнила о Гасе и его соседе Хьюго. Вспомнила о корзинах с едой от Луизы и книгах от Капитана. И как мы ездили с Сэмом по долине. Рэй, сидя рядом, держал меня за руку, как будто мы с ним все еще пробивались сквозь бурю – оранжевую, затем красную, затем черную, как ночь. Мой отец не знал никого из этих людей. Он проводил дни в одиночестве, среди полей; его одолевали мрачные мысли, и не у кого было спросить совета.
– Мы живем в обществе, – продолжала я. – Общество может нам помочь.
– Никаких подачек. Ты ведь знаешь, Тея. Я не отступлю от этого _ _ _ _.
– Если ты сам кому-нибудь помогаешь, то это уже не подачка. Наверное, ты это упускаешь. – Мне вспомнилось, как мама вызвалась прибраться в музее у Стиви, и им обеим стало легче. – Ты забываешь, что можно помогать другим.
– Я не успеваю разобраться с делами на нашей _ _ _ _.
– Ну, после этой бури времени будет много, – ответила я.
Было уже понятно, что поливать будет нечего. Ничего не вырастет. Не в этом году. На полях не осталось ничего живого. Как по команде, ветер на улице задул с новой силой и забарабанил в двери погреба.
– Может быть, пришло время попробовать другой способ, – предположила мама.
У папы заканчивались аргументы. Казалось, он сам хотел, чтобы мы опровергли их, показали, насколько они на самом деле неубедительны, чтобы ему было легче от них отказаться.
– Ты же знаешь, мне не нравятся новые способы, – проворчал он.
– Не новые, – ответила я. – Просто другие.
Итак, многое изменилось: фермерский рынок, где продавались яйца, козье молоко, сыр и мыло, перенесли в библиотеку, временно, пока не уляжется пыль. В новинку было продавать свечи и другие товары собственного изготовления онлайн; Капитан помог нам с созданием веб-сайта. Папа стал посещать собрания фермеров в Грейндже, а мама частенько встречалась со Стиви, Хелен и Луизой за чашечкой кофе. Но еще чаще она после работы занималась учебой; мама наконец-то решила доучиться в колледже. А в кафе и обратно ее возила я – у меня наконец-то появились ученические права, и родители разрешали мне иногда подменять их на длинных, ровных участках шоссе.
А осенью, когда Рэй уедет, все снова переменится.
Одна из книг Элмера свалилась на край стола, и я ее поправила. У нее была обложка с голографическим изображением. Если наклонить книгу в одну сторону – перед вами лицо блондинки; повернув в другую – увидишь пылающий череп.
– Ого! – воскликнул Рэй, подходя ко мне. – Горящий череп?
Я отложила книгу и поцеловала его. Отстранившись, чтобы Рэй видел мои губы, я сказала: – Поверить не могу, что свой последний день в Долине ты проводишь в библиотеке.
– Больше пойти некуда. В любом случае у нас впереди еще целый вечер. Мама приедет завтра утром.
Мы договорились переписываться по электронной почте. Теперь, когда папин телефон работал, мы могли это делать; к тому же родители обещали, что скоро у меня наконец-то будет свой собственный. А еще мы собирались ездить друг к другу в гости.
– Уже через несколько недель ты будешь в Денвере, – сказал Рэй. – А на День благодарения мы приедем в Долину.
– Может быть, к тому времени я уже буду знать, как показать «Передай мне индейку».
– Может быть, – сказал Рэй. – Но если нет, ничего страшного. Ты и без того классная.
– Ты тоже в полном порядке.
В пылевой буре, в опасной мгле все нервы у нас были напряжены. В такой ситуации привязываешься к человеку. Да и вообще, впервые встретив человека с такой же проблемой, как у тебя, конечно, поневоле к нему потянешься. Я боялась, что эта связь оборвется, когда мы перестанем встречаться каждый день, когда Рэй вернется в школу к своим «по-настоящему глухим» друзьям, вернется в Денвер к своей маме. Может быть, в Долине ему было просто удобно со мной общаться. Вроде как на безрыбье.
Но, может быть, и нет? Когда мы уселись рядом на складные стулья перед подиумом
