Мама, держи меня за капюшон! - Людмила Лаврова
И снова пути сестер разошлись.
Алена переехала к бабушке, которая болела и нуждалась в помощи. Квартира ее была недалеко от института, где училась Аленка, и всех такой вариант устроил. Бабушка получила уход и заботу, а Алена – возможность поспать утром на час больше. И спокойствие… Бабушку она любила и очень беспокоилась за нее. Жили они душа в душу, и своего избранника, Сергея, Алена познакомила раньше всех именно с бабушкой.
– Живите, дети! Места хватит всем!
Скромную, но веселую свадьбу сыграли довольно скоро, и Алена с мужем поселились у бабушки. Своих планов насчет квартиры скрывать от молодых она не стала.
– Это будет правильно, Аленушка. Маринке – дедова комната. Та, что в коммуналке. А вам с Сережей квартира. Жаль, что деток ваших я не увижу… А так хотелось бы!
Первого своего правнука бабушка Алены и увидела, и даже на руках подержать еще успела. Ее не стало, когда Саше исполнилось два года. Целый год до своего ухода она отчаянно боролась с последствиями инсульта, мечтая встать на ноги и вернуть речь хотя бы отчасти, но сердце ее не выдержало, и Алена горько плакала, провожая ту, что дала ей столько тепла и заботы.
Родители Алены спорить с распоряжениями бабушки не стали, справедливо рассудив, что право на квартиру, оставленную ей, их дочь заслужила.
Марина, впрочем, тоже против не была. На тот момент она с головой ушла в очередной роман, и ей было совершенно все равно, кому там и что достанется. У нее была любовь!
Правда, любовью все-таки это чувство назвать было сложно. Маринка сгорала от страсти, а ее избранник смотрел больше в сторону, чем на нее. Его вполне устраивал расклад, при котором Марина приезжала в его квартиру, убирала, готовила, стирала, но никогда не оставалась даже на ночь.
– Я старый холостяк, Мариша. Мне сложно.
Томно закатив глаза, избранник Марины просил навести порядок в его «мастерской» и выпроваживал свою пассию, приговаривая:
– Искусство, Мариночка, требует от меня жертв. Просит и молит о том, чтобы я отдался ему полностью! Но ты же знаешь, я не могу! В моей жизни так много всего! Любовь, ответственность, дела… Столько всего навалилось! Я устал!
Марина, сочувственно вздыхая, кивала, памятуя о своем слегка кривобоком портрете, который давно уже пылился в углу мастерской. Ее никто и никогда до этого не писал. И портрет был живым доказательством того, что она может быть интересна настолько, чтобы вдохновить мужчину.
Портрет этот Марина получила в подарок на память после того, как пришла к своему возлюбленному с известием о ребенке.
Она шла в тот день по улице и жмурилась от солнечных зайчиков. Ее мечты парили так высоко и свободно, что Марине сложно было дышать. Новая жизнь, зародившаяся так неожиданно и так вовремя, была для нее сродни чуду.
Но это чудо вмиг перестало быть таковым, когда ее возлюбленный вдруг нахмурился и резко оборвал восторженный монолог, который Марина почти пела в его мастерской:
– Какой еще ребенок? Ты с ума сошла?!
Развязка истории была банальна и пуста, как и та бездна, в которую ухнула душа Марины после разговора со своим избранником. Мечты ее тихо хрупнули под ударом, нанесенным ей судьбой, а потом брызнули в разные стороны остренькими осколками, мелкими настолько, что собрать их снова воедино не смог бы даже самый хороший реставратор. Растоптанную свою гордость Марина восстановить даже не пыталась. Кивнула молча в ответ на упреки и попросила разрешения забрать свой портрет.
– На память…
Разрешение ей было великодушно дано, и вечер того дня Марина потратила на то, что искромсала это напоминание о своей растоптанной любви в клочья, приговаривая:
– У меня все еще будет! А у тебя – вряд ли!
Как сложилась судьба ее бывшего возлюбленного, Марина так и не узнала, но ей это было и неинтересно. У нее хватало забот и без этого. Ребенок, о котором она так мечтала, все-таки появился на свет, но радостью особой для нее не стал. Она искала в сыне черты отца, его «гениальность» и не находила ровным счетом ничего. Паша рос спокойным, тихим мальчиком, но никаких задатков к рисованию, да и вообще к творчеству не проявлял. Любил гонять мячик во дворе с мальчишками и играть в шахматы. Сам нашел кружок и ходил туда после школы, задумчиво пожимая плечами в ответ на вопросы матери:
– Что ты там забыл? Что тебе там так нравится? Это же скучно!
Скучно Паше не было нисколько. Сложная игра напоминала ему какой-то изумительный в своей простоте и красоте танец. Иногда, разбирая какую-нибудь особо интересную партию, мальчик даже вставал и начинал кружить по комнате, двигаясь в такт какой-то особой музыке, звучавшей в его голове. Но делал он это лишь тогда, когда не видела мать. Марина подобные «пляски» не одобряла. Они пугали ее.
– Танцы – занятие не для парней! Прекрати!
Единственным, кто понимал Павла в этом стремлении видеть мир по-своему, была двоюродная сестра Вика. Сложные отношения мамы с теткой были для него непонятны, но бабушка твердила, что родня есть родня, и отказываться от данного судьбой – это глупо. Понимания, почему, в таком случае, мать не ценит своего дара в виде тети, Павлу это не добавляло, но бабушкины слова он запомнил. С братом у него отношения были ровными и спокойными, а вот Вику Павлик по-настоящему любил. Эта девочка сумела найти тонкую ниточку к его душе и охотно слушала, как он рассказывал ей о музыке логических построений и своих мечтах.
– Ты слышишь ее? – Вика завороженно смотрела на брата.
– Да. Тихая-тихая, но такая красивая…
– Я тоже ее слышу. Кажется… Давай покажу!
И девочка порхала по комнате, пытаясь передать то, что звучало в ее сердце в ответ на доверие брата, а Павел понимал – он не один. Есть та, что всегда поймет и поддержит его.
Но дети не могут решать сами, с кем им общаться, а с кем – нет. Чаще это зависит от капризов родителей. А Марину подобные капризы посещали слишком часто. В очередной раз поссорившись с сестрой из-за какой-то мелочи, она могла запретить сыну видеться с братом и сестрой.
Павел против такого произвола был бессилен и боролся с перепадами настроения матери как мог. Всеми доступными ему средствами. А
