Рассказы об эмоциях - Марина Львовна Степнова
Исчезновение запахов – вот что было подготовкой. Материальный мир должен пахнуть, плоть – благоухать, слабо, сиренью, как шея одноклассницы на выпускном, или вонять, тягостно, гадко, как старое тело. Следом пропадают и вкусы. Олег вспомнил, как рассердился, когда Ася принесла ему кофе. Кофейный гурман, он покупал в любимой лавочке неподалеку от института разные сорта, обязательно свежей обжарки. Смолоть кофе, вдохнуть аромат, сварить в джезве – любимое утреннее удовольствие. Внезапно вместо кофе в чашке оказалась отвратительная горькая жидкость. Несопоставимая с чаем, горячим чаем с лимоном и медом. Он спросил Асю: что это? Не перепутала ли она? В ответ Ася принесла пакет с зернами, тот самый, купленный совсем недавно и еще неделю назад душистый, вкусный, с оттенком шоколада и вишни. Но эта коричневая жидкость не пахла, не имела вкуса, была просто теплой дрянью – он не смог сделать и глотка.
Пришла эсэмэска. От Димки. «Держись!» Стикер – желтый сжатый кулак. Олег потянулся ответить и не смог. Устало подумал: умру, как они все без меня? На что будут жить, как? Худо-бедно, но и свою семью, и Димку с его полубезумной матерью содержал он. Медсестра что-то говорила ему, но он не в состоянии был ответить, серый ветер снова тащил его, равнодушный и вечный, тащил его прочь, потому что он был только сор, его сдувало в какую-то узкую щель и сдуло, но это оказалась не щель, а все та же, давно знакомая ему река. Он плыл в ней и все-таки видел над собой белое, белое, и никак не мог понять, что же это, и не мог связать это с собой. Потому что никакого «собой» больше не было. То, что когда-то было «собой», теперь молча отодвинули в сторону. И положили под полог. Его сунули туда как ненужную вещь, и теперь оно лежало в стороне от них всех.
7
Через три дня манипуляции, которые так настойчиво производили с Олегом медики, подействовали. Помогло и переливание крови, и более совершенный кислородный концентратор, наступил перелом, и вскоре все показатели начали медленно улучшаться, организм отразил последнюю атаку и пошел на поправку.
Олега перевели обратно в отделение, в поджидавшую его одиночную палату. Он улыбнулся высокой кровати как старой знакомой и поразился стоявшей здесь тишине. В реанимации все время пищали датчики, гудели аппараты, лязгали голоса, он забыл, что бывает иначе, вот так – тихо. И темно. Уютная мягкая темнота, глаза сразу благодарно в нее влюбились. В реанимации свет сиял круглосуточно. Кстати, уже в последний день, когда ему стало получше, он обнаружил, что старик-сосед исчез, на его месте теперь лежал грузный, но, кажется, совсем еще молодой человек с всклокоченными темными волосами. А тот старик с желтой ногой? Неизвестно. И так ли важно.
В свою первую после реанимации ночь Олег спал крепко и глубоко, без видений и снов. Наутро он с аппетитом съел молочную рисовую кашу. На каше здесь не экономили, он едва справился. Пошутил с Миккимаусной сестрой, мерившей ему сатурацию, с трудом, но все-таки встал и даже прошелся по комнате. Он выжил! Самое страшное кончилось и напоминало о себе только дыркой на шее, он посасывал эту радость, облегчение, тишину, как леденец, но к вечеру, в наступивших сумерках, уже знакомые вопросы снова поднялись в нем и начали душить.
Вместо облегчения его снова терзала обида, злость, он чувствовал себя обманутым.
Как же так? Без предупреждения. Как так можно со мной? Взять и укокошить. И ладно бы только это, еще невыносимее было то, что там, за завесой, куда он заглянул в эти смутные дни, ничего не было. Где же откровение, думал он с досадой. Посмертное существование, мир невидимый, ангелов и духов, душ и дыхания хлада тонка? Ни-че-го. Иначе он наверняка расслышал хотя бы слабый шорох, различил невесомую поступь обитателей мира иного, увидел хоть отсвет, луч! Но нет, нет. Только гаснущий свет по эту сторону и небытие по ту. Вечные сумерки, в которых не разглядишь ни других, ни себя. Обращается небосвод, ночь устремляется из океана. Как сказал один великий поэт. Непроглядная смертная ночь выступила из океана и накрыла его с головой.
8
Через неделю после перевода в отделение Олега Григорьевича Виденеева выписали домой. Доктор в очках-бабочках дала ему последние напутствия, сестра-сероглазка принесла выписку; покачиваясь, он спустился с вещами вниз и вызвал такси. Не позволил Асе приехать, знал, что в четверг ей нужно забирать Сашеньку с танцев, заверил, что прекрасно справится сам. Он и справился. Тем более что неподъемный рюкзак за него несла провожавшая его медсестра-хозяйка. Он и рад был бы отнять у нее эту ношу, но понимал, что не сможет, пока нет.
Ася открыла ему дверь, подхватила рюкзак, встретила его тепло, но спокойно. Так, будто ничего в общем не произошло. Ну, поболел немного, полежал в больнице две недели, не так уж долго, но вот и выздоровел. Все в порядке! Хотя ничего, ничего не было в порядке. Но она же не знала о том, по каким рекам он плавал, по каким пустыням блуждал эти дни. Что было злиться? Зато Сашенька, Сашенька, едва услышала, что он вернулся, выбежала из комнаты навстречу с восторженным воплем; растрепанная, с длинными, раскиданными по плечам светлыми волосами, в какой-то новой темно-синей футболке с оранжевым смайликом, она обняла его и немножко потерлась щекой о его живот, приговаривая что-то милое, простое. Папочка, папа, ты вернулся… Олег почувствовал, что из горла поднимается рыдание, глаза наполняются влагой, но все-таки сдержался, отметив про себя эту странность, эту необычную повышенную сентиментальность. Ведь Сашенька и раньше встречала его точно так же, с малых лет, это радовало его, но никогда не доводило до слез.
Ему показалось, что за время их разлуки дочь немножко подросла, может быть, даже чуть располнела, ну да, бабушка всегда ее перекармливала, но сейчас ее круглое лицо, непричесанные волосы казались ему совершенными – такими живыми и родными. Они зашли к Саше в комнату, поговорили немного про новый танец, который они сегодня выучили, Сашенька плавным шагом прошлась по комнате, показывая что-то из урока, а потом распахнула шкаф: там висел костюм, который ей выдали для выступления, – черно-красный сарафан и белая блузка.
– Пап,
