Птичка, успевшая улететь - Юля Артеева

Сама не замечаю, как крепко обнимаю Капралова за шею и бессвязно повторяю его имя.

– Рус-лан… – дроблю на слоги, перемежая с искренними стонами, которые не могу удержать внутри.

– Даня, посмотри на меня, – просит он снова.

Я распахиваю глаза и, столкнувшись со смолью в его взгляде, взрываюсь от невероятно сильных ощущений, которые выбрасывают меня из этой реальности в какую-то другую.

Вселенная-восприятие, вселенная-обещание, вселенная-бескрайнее-счастье.

Через какое-то время прихожу в себя, понимая, что все еще крепко обнимаю Руслана. Он прижимается своим лбом к моему и нежно гладит меня по спине.

Я смущенно и пристыженно бормочу:

– Чувствую себя эгоисткой…

– Вернешь потом с процентами, – улыбается Капралов нахально.

Ощущая, как стремительно краснеют и без того горячие щеки, я наконец отпускаю Руса и прячу лицо в ладонях. Он смеется тихо и говорит:

– Я же сказал, не нужно стесняться со мной, Дань. Ты сегодня такая уязвимая… Я бы не стал… думать о себе.

– Я тебя люблю, – сообщаю горячо и вдруг неожиданно зеваю.

– Польщен, что ты думаешь обо мне перед сном, – снова смеется Капралов, а потом целует меня в нос. – Я тоже тебя люблю.

Руслан

Поднимаю плед, который сбился в ногах, и накрываю им Даню. Она тут же открывает глаза. Смотрит на меня сонно и как-то… сыто? Лучшее выражение, что я видел.

Бормочет:

– Ты куда?

– Поспи, птичка, я рядом.

– Хорошо. – Послушно прикрывает веки и в ту же секунду начинает размеренно сопеть.

Пару минут еще сижу у кровати на корточках, смотрю на мягкие ресницы без следов туши, на круглый носик, капризные, даже во сне, губы. Улыбаюсь. Потрясающая девушка почему-то решила полюбить меня. Но, раз это случилось, я своего не упущу.

Мне хочется погладить ее по щеке, но я не решаюсь. Пусть отдохнет.

Тихо поднимаюсь и выхожу из комнаты. Делаю себе кофе, действуя на автомате. Не знаю, чего конкретно добивался от меня святой Николай, но, по крайней мере, я теперь классно умею его варить, и почти люблю сам процесс. Тем более что дома никакой долбозвон не заявит, что латте в кофейне должен стоить тридцать рублей, чтоб их всех черти драли.

Беру с подоконника ноут и устраиваюсь за столом.

В разговоре с Даней я сдерживался изо всех сил. Не знаю, откуда во мне взялись эти скрытые резервы, но у меня получилось не только обуздать черную злющую ярость, которая рвалась наружу, но и говорить какие-то логичные и рациональные вещи.

Только вряд ли я когда-то перестану быть тем, кто есть. Да, пусть я не до конца с собой знаком, пусть за последнее время мне удалось измениться, но одно знаю точно: в моей системе координат никто не может навредить моему любимому человеку и уйти от наказания.

Мне требуется удивительно мало времени, чтобы найти телефонные номера Адаменко и Базоева. Школьный токсичный чатик совсем не прячется от чужих глаз.

Быстро пролистываю беседу назад, чтобы еще раз бегло просмотреть все оскорбления в адрес Чернышевской. Внутренности аж узлом заворачиваются. Я хоть и рос в нищете, но там люди всегда оставались людьми. Хреновыми, но людьми.

Возвращаюсь к последним сообщениям и замечаю, что после долгого затишья, они снова начали общаться. Сначала на отвлеченные темы, что-то про школу и уроки, про концерт ко дню учителя, а потом начали проскальзывать завуалированные подколы, чуть более боязливые, чем раньше, но все еще такие же мерзкие. Не настолько я тупой, чтобы не догнать смысл фразы «как там книжный магазин, еще под замком?». И дальнейшее – «да, бешеная собака охраняет вход». Ну, хотят бешеную собаку, что ж, кто я такой, чтобы этого их лишать.

Найденные цифры закидываю Осе:

Руслан: Пробьешь? По-братски.

Ося: Поуговаривай.

Руслан: Брат, братан, братик, браааааааат

Ося: Вот теперь согласен.

Ося: Адреса надо?

Руслан: Ну не список же продуктов.

Руслан: Хотя не, давай это тоже.

Ося: А тебе на хрена?

Ося: То есть мне не жалко.

Ося: Скорее хочу понять, придется ли мне по этим адресам с тобой ехать.

Ося: Я только посрать присел.

Руслан: Ось, не отвлекаю, брат.

Руслан: Но потом придется съездить.

Я захлопываю крышку ноута и остаюсь сидеть в темноте. У нашего Оси старший брат работает айтишником в службе доставки. По номеру телефона можно узнать не только адрес, но и то, что они привыкли жрать и чем мыться. Не знаю, зачем мне эта информация, но лишней не будет.

Тупорылую Жанну Сурикову пока решаю не трогать. С девочками мне отношения выяснять не приходилось.

Так глубоко задумываюсь, что даже не слышу поначалу, как в замке проворачивается ключ. А когда Коля зажигает свет в коридоре, я подрываюсь на ноги, чтобы приложить палец к губам и прошипеть:

– Тише, там Даня спит.

Дядя кивает, очень аккуратно, стараясь не шуметь, раздевается и идет вместе со мной на кухню.

Спрашивает:

– Она не заболела?

– Нет, просто сложный день.

– Как ты?

– В порядке, – пожимаю плечами, – температуры не было.

– А кашель?

– Да он же долго проходит, Коль, куда он денется.

– Ингаляции делал? – интересуется, пока заглядывает в холодильник.

– Да че вы придолбались к этим ингаляциям?! Делал, блин, не маленький!

Святой Николай в ответ только выразительно хмыкает. А я, смутившись от того, что снова говорю с дядей как последняя сволочь, хотя он ничем это не заслужил, вдруг предлагаю:

– Погреть тебе еду?

Остановившись на пороге кухни, Коля оборачивается на меня через плечо. Смотрит внимательно, а затем просто кивает и уходит в ванную.

– Ты сказал, у Дани был сложный день? – спрашивает святой Николай, когда мы снова встречаемся за столом.

– Даже у хороших девочек такие бывают.

Я сижу напротив, развалившись на неудобном кухонном диванчике и бездумно листаю ленту соцсетей.

– У нее проблемы в школе?

Насторожившись, я поднимаю взгляд от телефона:

– Зачем спрашиваешь?

– Перестань каждый вопрос воспринимать в штыки, – укоризненно говорит Коля с набитым ртом, – это просто разговор. Она мне нравится, замечательная твоя Дания. Только иногда выглядит, как ты.

– В смысле?

– Как будто всегда готова к нападению.

Смотрю на дядю и пытаюсь максимально быстро прокрутить в своей голове: что будет, если ему рассказать? Не все, хотя бы часть? Я сам недавно укорял Чернышевскую, что она молчит о травле в школе.

Откладываю телефон и скрещиваю руки перед собой на столе. Смотрю на святого Николая пытливо, будто это что-то может мне дать. Потом произношу осторожно:

– Ее иногда обижают.

– Буллят?

Я хмыкаю:

– Даже слово такое знаешь. Сталкивался