Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

Факундо продолжал:

— Почему ты спросила про равновесие?

— Сейчас сами увидите, у нас дом немного покосился. Но ничего серьезного, не беспокойтесь.

— Дом меня беспокоит меньше всего. Единственное, что мне важно, это попугай. Покажешь его?

— Это вы должны показаться дону Перпетуо, а не наоборот. Понимаете, ему никто не указ, и если человек ему не понравился, он сдерживаться не станет. Одному из полицейских он чуть палец не оторвал.

— Точно! — сказал Факундо с улыбкой. — Помню, у него как раз палец был перевязан, поэтому он и попросил, чтобы я его выручил и привез сюда этот деревянный ящичек.

— И они вам его так запросто доверили?

— То ли их убедило командировочное удостоверение биолога, который стремится спасти редкий вид от вымирания, то ли они просто очень ленивые. Полагаю, что второе, потому что они в конце концов даже потрудились достать карту и показать мне дорогу. Я тогда подумал, насколько же точно подметил Руми: «То, что ты ищешь, ищет тебя». Тебе так не кажется, кардинальчик?

Канделария не ответила.

— Не кажется, кардинальчик? — спросил он снова, но Канделария не отвечала, потому что вертела в голове эту фразу и думала, что, может быть, ее никто не ищет, потому что она сама никого не ищет.

— Так и быть, зовите меня кардиналом, — сказала Канделария через несколько секунд, — я люблю птиц. Пойдемте, покажу вам дом.

Она зашатала вперед, но скоро обнаружила, что Факундо все время отстает, как ни старалась она, чтобы он шел рядом с ней. Через некоторое время она заметила, что горячее красноречие, которое он демонстрировал по прибытии, сменилось полным молчанием. «Он смотрит на мою попу», — подумала она, придерживая бермуды, и пожалела, что не надела какое-нибудь приличное платье. Хотя в прошлом она даже гордилась тем, что упорно отказывается ходить в платьях. Она их не любила: ни на дерево залезть, ни за кроликами побегать, ни забраться на крышу. Правда, она уже много дней ничего этого не делала. Ей стало так неудобно от молчания Факундо, что она не выдержала и обернулась на него. Оказалось, что он смотрит вовсе не на ее попу, а на апельсиновое дерево, усеянное цветами. Глаза его были широко распахнуты, как будто так он мог больше охватить взглядом.

— Никогда в жизни не видел столько колибри, — заметил он. — А это, между прочим…

— Давайте поскорее, — перебила его Канделария. — Что мы, целый день идти будем?

Парадоксальным образом, ее рассердило, что он на нее не смотрел. Хотя если бы смотрел, она тоже рассердилась бы. С недавних пор она могла рассердиться на совершенно противоположные вещи.

Она ускорила шаг, чтобы побудить Факундо идти быстрее, но его, казалось, интересовали только птицы. Он наблюдал за ними почти что с благоговением. С восторженным интересом, который в другом человеке показался бы ей чудесным, но не в нем. Как могла какая-то дурацкая птица поглотить все его внимание?

Она остановилась подождать его в мощеном дворике. Ей показалось, Факундо не было несколько часов. Она огляделась вокруг, почти желая, чтобы дона Перпетуо не оказалось рядом, чтобы он не украл у нее главную роль. Потом остановила взгляд на сорняках, которые снова проросли между камней, и вспомнила про Тобиаса. Она так и несла его в руках. Канделария раскрыла ящичек, как будто так могла почувствовать его присутствие более явно. Она хотела рассказать ему, как везде полезли сорняки, но испугалась, что Факундо увидит, как она разговаривает с неодушевленной деревяшкой, — это было не в ее духе и слишком в духе ее матери, — и захлопнула ящичек. Коротая время, Канделария принялась разглядывать стройные ряды муравьев-листорезов, которые ползали через дворик друг за другом, никогда не останавливаясь, никогда не нарушая заведенный порядок, который гнал их все время одними и теми же путями. Она подумала о том, что было бы, если бы каждый муравей сам выбирал, куда идти.

Когда Факундо наконец появился, он прошел мимо нее, поглощенный изумлением и ожиданием, которые не дают сосредоточиться ни на чем, кроме вызвавшего их предмета. Он медленно перешагнул порог, будто портал в другой мир, и воодушевлялся все больше по мере того, как открывал для себя каждый уголок дома. Как раз в этот момент солнце ударило в витражи, и купол запылал как факел. Факундо уважительно перешагивал через корни, очень стараясь на них не наступить. Полюбовался лимонным деревом, сплошь увешанным плодами, а потом остановился перед манго, которое так разрослось, что приходилось задумываться, как быть, когда верхние ветки достигнут потолка.

— Надо проделать отверстие в крыше, — сказал он.

И Канделария подумала, что с таким человеком, как Факундо, пожалуй, могла бы найти общий язык.

— Знаешь, как я себя чувствую, кардинальчик? Как птица, только что выпущенная из клетки, в которой прожила всю жизнь. Это место больше всего похоже на свободу.

— На свободу? — переспросила Канделария.

— Да, я никогда прежде не видел дома, где было бы так мало ограничений.

— Мало ограничений?

— Ну, в данный момент единственная граница, которую я вижу, это потолок, но я уверен, что мы можем это исправить.

Канделария стала озираться, удивляясь, как два человека могут настолько по-разному видеть одно и то же место.

На то, чтобы просто подняться по ступенькам, у них ушло много времени, потому что Факундо не переставал любоваться лианами, обосновавшимися на перилах. Он вглядывался в каждый шаг растительных щупалец, которые сплетались в подобие лесенки, чтобы забираться все выше и выше. Каждый побег служил опорой для следующего, а тот для следующего за ним. Дверь в комнату матери стояла приоткрытой, и Канделария тихо постучалась, прежде чем войти, почти желая, чтобы мать была на прогулке. Факундо увидел из коридора несколько круглых черных камней, которые заставили его воскликнуть:

— Да они же точь-в-точь яйца яванской курицы!

— Это моей матери, — сказала Канделария с некоторым облегчением, увидев, что в комнате никого нет.

— Стало быть, они принадлежат царице-матери. Странно, что царица покинула улей. Где она?

— Ищет еще камни, — сказала Канделария, думая о пчелах.

— Царицам всегда мало того, что у них есть, — сказал Факундо и взял в руки несколько камней, чтобы рассмотреть поближе. Когда он вернул их на пол, они покатились. — Знаешь, почему дом покосился, кардинальчик?

— Из-за землетрясения, наверное.

— Нет, это потому, что броненосцы задели фундамент. Похоже, он не особенно устойчивый, потому что его ставили, когда древесина была еще сырая, это сразу заметно.

— А это хорошо или плохо?

— Это так, как есть. Понимаешь? С животными невозможно бороться. Они были