Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес
– А почему ты не хочешь, чтобы мы уезжали?
– Потому что у меня есть план. Я знаю людей в больнице, которые могут нам помочь.
Ольвидо, не обращая внимания на настойчивые протесты Фелиситас, уходит в свою спальню, осматривается и подходит к прикроватной тумбочке. Она толкает и приподнимает ее, и та шатается, но не падает.
Ольвидо жестом просит Фелиситас ей помочь. Фелиситас мотает головой. Даже если она на самом деле не пострадает, мама будет переживать – возможно, недолго, всего несколько минут, но и они кажутся чересчур жестокими. А не помочь – значит проявить жестокость по отношению к Ольвидо. В глазах Фелиситас отчаяние. У нее не такое беспечное сердце, как у Ангустиас.
Фелиситас вздыхает, хмурится и подходит к бабушке. Ее маленькие руки и прозрачные руки Ольвидо без труда опрокидывают тумбочку, которая с грохотом падает на плиточный пол. Стоявшие на тумбочке предметы летят вниз, стекло фоторамки и корпус керамической лампы разбиваются вдребезги, образуя море острых, зазубренных осколков.
– Фелиситас? – слышат они встревоженный голос Ангустиас.
– Кричи, – приказывает Ольвидо, и Фелиситас снова нехотя подчиняется. – Давай быстрее. Подсунь руку под тумбочку. Я ее приподниму.
– Нет, – протестует Фелиситас. – Ты ее толкнуть-то как следует не смогла.
– Я сосредоточусь, и у меня все получится. Я же поднимала ее раньше, я помню эти ощущения. Обещаю. Всего-то подержать несколько секунд.
Времени на раздумья нет, шаги Ангустиас приближаются. Одной рукой Фелиситас помогает Ольвидо приподнять тумбочку и подсовывает под нее другую руку.
– Фелиситас? – зовет Ангустиас. В тот момент, когда она открывает дверь, Фелиситас отпускает тумбочку.
Ольвидо ошиблась. Она не способна удерживать такую тяжесть самостоятельно. Тумбочка обрушивается на руку Фелиситас. Раздаются треск и три вскрика.
Глава 27
Ангустиас
На голову Ангустиас продолжают одна за другой валиться проблемы, погребая ее под собой, загоняя в ловушку постоянной тревоги. Конечно, в первую очередь Ангустиас беспокоится о здоровье Фелиситас, но двух часов, проведенных в отделении неотложной помощи, вполне достаточно, чтобы подумать и о финансовых последствиях случившегося. Она обводит глазами небольшой закуток, где их разместили. Больница потребует деньги буквально за все: за свет у них над головой, за воздух, которым они дышат, просто за их существование.
Ее взгляд останавливается на Фелиситас, которая хмурится сильнее обычного.
– Ты на меня сердишься? – изумленно спрашивает Ангустиас.
– Нет, – отвечает Фелиситас, но ее окружает красное облако. Этот цвет нельзя истолковать как-то иначе. Лицо ее выглядит сердитым, голос звучит сердито, а на кого еще она может сердиться, если не на мать? Впрочем, Ангустиас тоже сердится. Она еще не отошла от шока и продолжает сильно беспокоиться за Фелиситас, но ее сердце способно вместить множество чувств.
Чтобы не вымещать гнев на дочери, Ангустиас встает:
– Пойду куплю что-нибудь в автомате, а когда вернусь, надеюсь, ты перестанешь так хмуриться. Что тебе взять?
– Ничего, – буркает Фелиситас.
– Ладно. Куплю тебе спрайт. Господи, ну почему врачи здесь такие копуши.
Ангустиас резко отдергивает занавеску, за которой располагается остальная часть отделения, и видит море бордовых и темно-синих облаков. Вопреки очевидности, ей кажется, что никто вокруг не понимает, что с ней сейчас происходит, и отчасти она права. Ничью жизнь не собирается радикально изменить призрак собственной матери.
Глава 28
Ольвидо
Находясь в коридоре больницы, Ольвидо жалеет, что не может дать Ангустиас какой-нибудь полезный совет по поводу здоровья Фелиситас. Она роется в мысленном каталоге домашних средств, составленном ею за годы заботы о матери и дочери. Липа с медом успокаивает горло, эвкалиптовое масло – головную боль, limpia[80] подойдет при боли душевной. Хотя все это бесполезно. Травму Фелиситас нельзя вылечить чаем, травами или молитвами – по крайней мере, она таких способов не знает. Да и как Ольвидо может помочь, если Фелиситас ее к себе не подпускает?
Как только Ангустиас выходит из отделения, Ольвидо устремляется из угла отгороженного занавеской закутка к койке Фелиситас.
– Я не ожидала, что так получится, – стыдливо произносит она. – Я действительно думала…
– В том-то и дело, – гневно прерывает ее Фелиситас. Она даже не понижает голос, несмотря на тонкую занавеску, отделявшую их от сестринского поста и остальных пациентов. – Ты все хорошенько обдумала, и тебе было все равно, что я могу пострадать.
Ольвидо несколько раз открывает и закрывает рот, пока не находит нужные слова:
– Мне было не все равно.
– Неправда. Тебя это не волновало, и теперь у меня болит рука, мама переживает, и нам, возможно, придется заплатить кучу денег, которых у нас нет. Разве не ты всегда беспокоишься о деньгах? Куда же делось твое беспокойство?
– Я бес…
– Уйди! – кричит Фелиситас, когда медсестра раздвигает занавески и спрашивает, все ли с ней в порядке. – Просто уйди! Оставь меня в покое! Уйди!
Ольвидо уходит. Все, что ей остается, это сжимать плечо дочери. Ангустиас все равно ничего не чувствует.
Проходя на обратном пути через зону ожидания, обе они не могут не обратить внимания на сидящих там людей. Они прижимаются друг к другу, утешают друг друга и подбадривают. Родители укачивают своих малышей, мужья и жены гладят друг друга по спине, дети держат родителей за руки и шепчут им, что все будет хорошо.
Наверное, это приятно, думают Ольвидо и Ангустиас. Тут в голове Ольвидо рождается мысль, которая наверняка не придет на ум ее дочери. Вот оно. Именно это ей и нужно.
Ольвидо улыбается и вслед за Ангустиас проходит через широкие двери отделения неотложной помощи. Она знает, что надо делать. Они возвращаются к Фелиситас, и тут ужас пронзает сердце Ольвидо, будто удар молнии. Внучка лежит перед ними с красным лицом и без сознания.
– Что с то… Фелиситас?! – Ангустиас задыхается, словно кто-то ударил ее в живот, и лихорадочно оглядывается по сторонам в поисках врача или медсестры, способных объяснить происходящее. – Что случилось с моим ребенком?!
Глава 29
Фелиситас
Даже когда ее сознание заволакивает темнота, Фелиситас продолжает хмурить брови. «Что случилось с моим ребенком?» – слышит она. Сейчас мама подойдет к кровати, проведет большим пальцем по ее лбу и требовательно произнесет: «Фелиситас, перестань хмуриться». Ее обычная просьба. Это все, что нужно Фелиситас, – вернуться к привычной жизни. Но вокруг нет ничего привычного, неизменно лишь выражение ее лица.
Фелиситас хотелось выглядеть пободрее, она даже пыталась увидеть в случившемся свои плюсы. Медсестры наложат мне гипс, думала она, пока ее везли в больницу. Может, он
