Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт
— Вот поэтому, ребята, и придумали гробы, — сказала она.
Потом им станет понятно, что гроб нужен не только из практических соображений, но и из уважения к безжизненному телу; по пути доска столько раз переворачивалась и падала, что Канделария даже подумала: хорошо, что мертвецы не обижаются и ничего не чувствуют. «Давайте его тут похороним», — предлагала она то и дело, потому что уже начала уставать и задаваться вопросом, зачем она вообще пошла в глубь сельвы с хромоножкой, орлом и мертвецом, но Габи всякий раз настаивала, чтобы они прошли еще чуть дальше.
— Когда устал и торопишься поскорее закончить, можно по невнимательности сделать ошибку, после которой придется бежать или прятаться всю жизнь. Мне ли не знать, — сказала она, когда они в первый раз захотели сдаться.
Сказала она это с такой убежденностью, что брат с сестрой не смогли возразить, и им ничего не оставалось, кроме как идти дальше, пока солнце не поднялось на такую высоту, что даже собственные тени перестали их преследовать. Вдруг Габи, повинуясь какому-то неведомому порыву или знаку, остановилась в ничем не примечательном месте — ничто не указывало, что оно подойдет для захоронения. Кругом были все те же деревья и заросли кустарников, среди которых они шли уже давно. Совершенно ничего особенного или необычного. Но специалисткой по мертвецам была Габи, а Канделария уже вымоталась, и ей даже не надо было смотреть на брата, чтобы понять, что он утомился еще больше. Может, Габи выбрала это место только потому, что сама устала. В любом случае, они наконец-то перестанут тащить на себе Эмилио, который давно уже превратился из человека в тяжелый неуклюжий груз.
Канделария подумала, что всем было бы полезно самим носить и закапывать своих мертвецов, чтобы умерить тоску и боль от потери. В конечном счете усталость побеждает и приходит облегчение оттого, что можно дать покойному последнее пристанище и не нести его дальше. Но предстояло еще выкопать могилу, и они установили очередь. Канделария никогда не копала так глубоко, и это показалось ей настолько неблагодарным занятием, что она задумалась, по каким же причинам сеньор Санторо все время закапывается в землю, и пришла к выводу, что причины должны быть очень веские.
Когда Габи сочла глубину достаточной, она велела Тобиасу опустить тело в могилу. Глядя, как тюк сбрасывают в яму без всяких церемоний, Канделария усомнилась, достойное ли это завершение человеческой жизни.
— Мы ничего не будем говорить? Молитву, речь какую-нибудь? — спросила она.
— Зачем? — спросила Габи.
— Чтобы обозначить конец жизни Борхи.
— В этом нет необходимости. Любой конец — это только новое начало, — холодно сказала Габи, бросая лопатой черную землю.
Канделария замолчала, желая продемонстрировать, что она уже достаточно взрослая, чтобы это принять, но на самом деле так и не поняла, как можно настолько равнодушно относиться к тому, как что-то заканчивается. Даже если окончание оборачивается новым началом. Со временем она поймет, что жизнь циклична, что надо уметь закончить главу, чтобы начать новую историю, точно так же, как в книге. И что бессмертием обладают лишь боги, даже если они живут только в голове у смертных, таких, как она.
Они ушли оттуда, не сказав больше ни слова. Молчание Тобиаса только подтверждало, что он уже давно оторвался от реальности. Габи была очень сосредоточена и рассчитывала каждый свой шаг, возможно, потому, что ей было тяжело идти из-за каблуков и хромоты, а возможно, потому, что такая женщина, как она, не могла позволить себе роскошь идти, не убедившись, на какую почву ступает.
Канделария не хотела забывать, где они только что похоронили Борху. Ей казалось, одного того, что он когда-то жил на свете, достаточно, чтобы кто-то потрудился запомнить место, где он похоронен, пусть даже он уже перестал быть человеком, пусть даже от него осталось только имя. Поэтому на обратном пути она старалась украдкой оставлять метки на стволах деревьев и обламывать ветки. Она решила, что вернется, прежде чем вскопанная земля зарастет травой, вернется и принесет цветов, или посадит яблоню, или гибискус, или еще что-нибудь, чтобы было чувство, что она простилась. Ей казалось неправильным уходить не простившись, даже с мертвым. Простое «до свидания», «до встречи» или «прощай навсегда», хоть что-нибудь, чтобы провести четкую границу разлуки, — ей казалось, это самое меньшее, что должны друг другу люди, которые больше не увидятся. Например, если бы отец сказал ей «прощай навсегда», она бы теперь не думала о том, чтобы его найти. Но если прощания не было, дверь остается приоткрытой.
Крики дона Перпетуо, который в этот час облетал дозором небо, нарушили торжественность шествия. Канделария остановилась, проследила за ним взглядом и задалась вопросом, почему он со своими огромными крыльями так и не улетел из Парруки.
* * *
Мертвец должен был бы сильнее взволновать Канделарию, но нет, не это терзало ее ум. И не переноска тела, завернутого в простыню, и не копание глубокой могилы, от которого все руки покрылись мозолями. Было бы логично, если бы ее глубоко впечатлило то, что она переживала, глядя, как земля, лопата за лопатой, засыпает человеческое существо, пусть даже к этому времени его человеческое существование кончилось. Но ей в последнее время казалось, будто граница между логичным и нелогичным стерлась. А может быть, она просто обнаружила, что жизнь — самая нелогичная штука на свете.
Монолог Габи о самых действенных способах убивать и избавляться от трупов должен был бы ее потрясти, но на деле в одно ухо влетел, а из другого вылетел, не оставив отпечатка в памяти, будто плохой фильм. А ее сговор с Тобиасом для создания мощного яда, похоже, сошел на нет, когда Габи получила требуемое, и теперь она в лучшем случае здоровалась с ним по утрам. Канделария уже усвоила по прошлому опыту, что за привязанностью людей друг к другу всегда стоят личные интересы. Но и не это ей не давало покоя, а загадочная рукопись, спрятанная
