Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

В таком составе эта компания собиралась на Борисоглебском в последний раз.

Часть четвёртая

1975

Ленинград для Арсения в первые месяцы обернулся катастрофой. Всё окружавшее удручало. Особенно огромная, нежилая и отталкивающая квартира родителей отца. Каждая вещь в ней словно говорила: здесь жили люди, а потом умерли. Отец до последнего дня убеждал Арсения не переезжать с ним в Ленинград. Его-то позвали на работу в Пушкинский Дом, а как же Арсений бросит учёбу в Гнесинском институте?

Но решение сына не подлежало пересмотру.

Отца одного он не оставит.

Во время зимних студенческих каникул 1975 года Олег и Арсений Храповицкие перебрались в Питер. Позади у них было полтора года ада. Впереди – неизвестность. Пока ужас нарастал, крохотная надежда на то, что он всё же исчезнет, не умирала. Теперь кошмар перерос во что-то цельное, неизменяемое, почти привычное, застрял огромным осколком в сознании, бесконечно раня. Арсению оформили перевод в Ленинградскую консерваторию, и со второго семестра третьего курса он стал студентом молодого педагога Семёна Михнова. Своей проблемой с выступлениями на сцене он поделился с наставником сразу. Тот сперва принял это за нелепый каприз, попробовал заставить студента преодолеть себя, но быстро бросил эти попытки, натолкнувшись на нечто для себя необъяснимое.

Экзамены и зачёты Арсений сдавал в классе. Ему делали исключение.

Никакой сцены, никакого намёка на публику. Только комиссия. И то… за дверью. Педагоги кафедры и сами не могли себе объяснить, как они позволили Михнову уговорить их на такое.

Весной 1975 года Ленинград наконец подпустил к себе Арсения, разрешил ему открыть свои кладовые и снисходительно наблюдал, как он удивлён их содержимым. Своеобразный курс молодого бойца закончился. Они с отцом словно выбирались из болота, медленно, шаг за шагом, боясь резких движений и в то же время чуя смертельную опасность промедления.

Старший Храповицкий обрёл почву под ногами раньше и помог обрести её сыну.

Может ли отец стать девятнадцатилетнему юноше и отцом и матерью сразу? Наверное, нет. Но у Олега Александровича получилось нечто большее. Он сумел так подстроиться под взрослеющего сына, что тот ощущал себя постоянно в безопасности, при этом абсолютно не тяготясь опекой. Да и не было никакой опеки. Была только отцовская и сыновняя любовь и острое и отчаянное осознание того, что надо держаться.

Из библиотеки Пушкинского Дома Олег Александрович регулярно приносил поэтические книги, и Арсений зачитывался ими.

Изначально, при первом осознании сложности мира, для Арсения вера в искусство существовала неотделимо от веры в жизнь. Разрыв отца с матерью, да ещё такой безжалостный с материнской стороны, подточил в Арсении обе веры. Дошло до того, что в первый месяц их ленинградской жизни он однажды за ужином признался отцу, что, скорее всего, бросит учёбу, поскольку разочаровался в профессии музыканта. Чем раньше это произойдёт, тем лучше, говорил он отцу так, будто речь шла о чём-то совсем обыкновенном. Олег Александрович пришёл в ужас от услышанного. Но в спор с сыном сразу не вступил. Понял, что надо подождать. Здравый смысл и талант рано или поздно перевесят временное малодушие. Видимо, расчёт оправдался. Время шло, а Арсений к этой теме больше не возвращался.

Если бы не череда обстоятельств, квартира, в которой поселились Арсений и Олег Александрович после смерти её хозяев, старших Храповицких, скорее всего, отошла бы государству. В те годы о наследовании жилплощади никто не помышлял. Когда Александр и Матильда Храповицкие ещё были живы, Светлана Львовна пару раз намекала супругу о необходимости родственного обмена, но Олега Александровича это сердило. Казалось, Светлана заранее хоронит его родителей. А за пару лет до смерти старики Храповицкие совершили чудовищную на первый взгляд глупость, прописав к себе студентку, помогавшую им по хозяйству. Когда это вскрылось, Светлана Львовна пребывала в тихой ярости, а Олег Александрович отправился в родной город, чтобы выяснить всё на месте и, возможно, попытаться что-то исправить. Он ожидал увидеть бесцеремонную паршивку, обманом завоевавшую доверие его родителей, но наткнулся на ангельское белокурое создание, встретившее его с таким радушием, что весь его разоблачительный пыл поутих. По возвращении жена назвала его тряпкой, но потом неожиданно прониклась его рассказом о милейшей Анюте, ухаживающей за стариками. Анюта действительно оказалась милейшей. Благодаря её опеке Александр Сигизмундович и Матильда Павловна прожили дольше и счастливей, чем пребывай они в одиночестве. Вскоре после их смерти она вышла замуж и поселилась у мужа. Квартирой почти не пользовалась. Жильцов не пускала. Когда Олег Александрович позвонил ей и сообщил, что переезжает в Питер, она незамедлительно ответила, что квартира его родителей по праву принадлежит ему и он может пользоваться ей как захочет. А если у него есть необходимость прописаться в ней, она сделает всё, что от неё нужно, и сама ни на что претендовать не станет.

Храповицкий тогда подумал: «Слава богу, что папа с мамой прописали сюда эту студентку. А то нам с Арсением пришлось бы искать жильё, а это не очень приятное занятие. А тут квартира большая, удобная, в хорошем месте. Тесно нам точно не будет».

Есть в жизни каждого человека такие дни, которые он с удовольствием вычеркнул бы из памяти, но они как раз вонзаются в неё с такой силой, что от них никак не избавишься. Таким днём для Арсения был день их окончательного отъезда из Москвы.

Как они жили тогда?

Светлана Львовна делала вид, что ни её старшего сына, ни мужа в квартире нет. Муж перестал для неё существовать после его подписи под письмом, осуждающим Сахарова и Солженицына, а сын – после напряжённого разговора, в конце которого Арсений заявил, что не поддерживает её, поскольку считает отца прекрасным человеком и всегда будет на его стороне. Арсению мнилось, что его столь резкие слова повлияют на мать и она помирится с папой ради него, но вышло по-другому.

Потом состоялся тот приснопамятный конкурс Чайковского, закончившийся не триумфом, а сломанным пальцем и последующей катастрофой. А осенью умерла бабушка Арсения, приведя деда в долгое неутешное отчуждение от всего происходящего.

То, что неуклонно разрушалось, к зиме разрушилось окончательно.

Весь декабрь Олег Александрович готовил их переезд в Ленинград. Готовил втайне, словно боясь, что, если кто-то узнает об их плане, всё сорвётся. Уезжали они 31 декабря 1974 года. Утром, пока все спали, они ушли из квартиры на Огарёва, погрузили вещи