Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев
Вечером они сели в спальный вагон «Красной стрелы». Там и отметили Новый год. Глядя тогда во всегда чуть наивные и широко распахнутые навстречу всему свету глаза отца, Арсений поклялся никогда не посвящать его в то, что он знает: причина их с матерью разрыва кроется вовсе не в её невесть откуда взявшемся диссидентском чистоплюйстве.
Это случилось в мае 1974 года. В один из субботних дней профессор Воздвиженский из-за плохого самочувствия не поехал в консерваторию и пригласил Арсения позаниматься у него дома. Ведь до конкурса Чайковского оставалось чуть меньше месяца, подойти к нему необходимо в оптимальной готовности. Перед конкурсами и экзаменами педагоги-музыканты больше всего походят на спортивных тренеров, готовящих своих подопечных к решающим соревнованиям. Арсений безропотно принимал предконкурсные нагрузки, занимался по многу часов, оттачивая каждую музыкальную фразу, каждый пассаж, каждый аккорд, иногда доходя в этом до полного слияния с инструментом. Воздвиженский помогал ему правильно выстроить форму, придать исполнению глубину и зрелость. Кульминацией его выступления в первом туре задумывался концертный этюд Ференца Листа «Блуждающие огни». С ним ученик и учитель возились в тот день больше всего. Воздвиженский стремился довести исполнение до такого уровня, чтобы виртуозность не бросалась в глаза, не превалировала над музыкальной картиной. Профессор все эти дни жил в нарастающем азарте. Арсений Храповицкий, без сомнения, самый его талантливый ученик за всё время работы в консерватории. Педагог немного боялся, что кафедра не допустит первокурсника до участия в конкурсе, сочтёт, что слишком рано, что надо ещё подождать, но утверждение кандидатуры Арсения Храповицкого прошло без сучка и задоринки. Теперь главное, чтобы он показал всё, на что способен. Не перегорел. Ведь характер у него, очевидно, неровный, немного замкнутый, не вполне конкурсный. «Справится ли он с волнением?» Профессор нервничал так, будто сам вернулся в свою исполнительскую юность.
Воздвиженский жил в высотном доме на Котельнической набережной, на одном из последних этажей, и в тот вечер, после трёхчасового занятия, Арсению захотелось спуститься по лестнице, а не ехать в массивном степенном лифте с отвратительно хлопающей железной дверью. Он миновал один пролёт и остановился у окна, залюбовавшись. Вид на Москву открывался впечатляющий: мягкое солнце щедро проливалось на мостовые и набережные, отражалось в покачивающейся воде и в отрешённых куполах храмов, а небо накрывало всё это идеально ровной лазурью. Над поблёскивающими городскими крышами кружились голуби, то суетливо хлопая крыльями, то замирая в долгом парении.
До этого времени он не задумывался о том, какой результат покажет на конкурсе. А если он победит? Нет. Не стоит сейчас ничего предполагать. Главное – сыграть так, чтобы было потом не стыдно. Сладкие предчувствия тем не менее всё же бередили. Уж больно хорошо получаются «Блуждающие огни», как будто специально для него написаны.
Вид завораживал, и он принялся рассматривать город во всех деталях, с прямоугольными крошечными автомобилями, с по-весеннему одетыми, бодро преодолевающими городские расстояния людьми, с отблесками в подслеповатых от солнца окнах, с подкрашенными розовым и жёлтым стенами домов, с нервными порывами листвы, с немного волнистой, будто лакированной поверхностью реки, с белыми прогулочными пароходами, чьи носы походили на мордочки фантастических животных, с мостами, уверенно опирающимися на каменные берега, с красными кремлёвскими башнями и белой колокольней Ивана Великого немного поодаль.
Он спускался по душноватой лестнице с безупречно коричневыми перилами, как вдруг его глаза прилипли к одной точке внизу. Он пригляделся: по мосту через Москву-реку рядом с каким-то мужчиной шла его мать, Светлана Львовна Храповицкая. Сперва ему примерещилось – отец? Но потом, присмотревшись к походке микроскопического человека, понял, что это не папа, а кто-то другой. Кто же это? И что мать с этим типом здесь делает? Куда они идут?
Можно попробовать догнать их.
В этот момент как раз этажом ниже шарахнула дверца лифта, а потом раздались шаги. Арсений вприпрыжку миновал один лестничный пролёт. Слава богу, лифт никто не успел вызвать.
Конечно, мать и того, кто сопровождал её, Арсений не настиг, хотя бежал по мосту что есть силы и даже чуть не выронил папку с нотами.
На той стороне реки мужчина и женщина словно растворились.
Арсений вертел головой, всматривался в перспективу, предполагал, в какую сторону они могли пойти, но результата не достиг. Не исключено, они сели в трамвай. Арсений видел, как, поместив пассажиров в своё продолговатое брюхо, 39-й номер отползал от остановки.
В смятенном и несколько сомнамбулическом состоянии юноша пошёл по Новокузнецкой улице. Дыхание постепенно успокаивалось. Что это сейчас было?
Обычно субботние и воскресные дни мать посвящала младшему брату и без острой необходимости его не бросала. Димкина няня, добронравная Дуняша, единственный человек в доме, на которого события последнего года никак не повлияли (поглощённая заботами о своём подопечном, она попросту ничего не заметила), по выходным не работала у них, и Светлана Львовна почти не отходила от Димки, играла с ним, гуляла, читала ему вслух. Если Димка убегал от неё к брату или к отцу, чтобы увлечь их в какие-нибудь свои детские затеи, она не противилась, но довольно быстро делала так, что младший сын возвращался под её крыло. Что же сегодня привело её на мост, да ещё и в сопровождении незнакомого Арсению мужчины? Не спросить ли её дома между делом, с кем она переходила Москву-реку? И с кем Димка сейчас? Видимо, с дедом.
На Новокузнецкой улице собрались дома из разных эпох, как часто случается в центре Москвы. Были и одноэтажные домики с деревянным верхом, попадались шикарные доходные особняки в стиле модерн, кое-где наблюдались и проявления архитектурных фантазий советской власти. Арсений получал удовольствие от этой улицы, от её шуршащих мостовых и тёплых тротуаров, от трамвайных путей, от опутывающих её переулков с загадочными перспективами.
Прежде ему не приходилось тут прогуливаться. Переживания немного отступали. В конце концов, мало ли какие у мамы могут быть знакомые? Чего он так переполошился?
Вот уже
