Пусть она вернется - Синтия Кафка
– Ну давай попробуем.
Мы ждем окончания песни про птиц, чтобы начать игру.
Но когда Глория Гейнор начинает петь Can’t Take My Eyes Off You, мы пропускаем первый куплет, отвлекшись на пейзаж. На поверхности воды нет ни одной волны, лишь морская рябь медленно колышется в такт музыке, убаюканная течением.
Я первая отвлекаюсь от созерцания восхитительного зрелища, открывающегося перед нами.
– Это о тебе, – начинаю я, подпевая: – «You’re just too good to be true»[13].
– Обо мне?
– Абсолютно. Именно ты, вылитый. Ты всегда рядом, смешишь меня, заставляешь думать и радоваться жизни.
– Мне нравятся новые правила, – смеется Тим. – Продолжай, осыпь меня цветами!
– Не требуй многого. Напоминаю, что я еще не простила тебе твои маленькие тайны.
– Марго, я…
Я прерываю его, положив палец ему на губы запрещающим жестом:
– Но без тебя моя жизнь не была бы такой. Иногда я даже думаю, что не заслужила тебя.
На лице Тимоте глубокая печаль.
– Не смей так больше думать, – говорит он, поглаживая мизинцем мою щеку.
Официантка подходит к нам с меню аперитивов и предлагает фирменный мохито, с мятой и местным вином. Мы охотно соглашаемся, и в это время где-то на фоне в глубине слышны первые ноты песни Just the Two of Us. Тимоте ждет, пока официантка отойдет, и говорит:
– Это как раз для нас обоих. И мы это заслужили. Just the Two of Us. Мы вдвоем против всего мира. Вспомни, как мы хотели построить шалаш между нашими участками и пытались демонтировать калитку, чтобы быть дома вместе одновременно? Нам было по семь лет, кажется?
– О да, припоминаю. Нас еще отругали. Твоя мама тогда дала жару.
– А твоя расхохоталась, обнаружив дыру в заборе, и моя вслед за ней.
– Это было круто, я и забыла.
Мы ненадолго замолкаем. Горизонт заволакивает туманная дымка, пока солнце постепенно уходит.
Из динамика доносится песня Патрика Брюэля.
«Ты собиралась уходить и никогда не возвращаться…»
– Вот слова в точности про мою мать.
Но у меня нет никакого желания говорить об этом сегодня вечером. Не хочу портить впечатления.
– Это не прощальная песня, – возражает Тим. – Это просто песня про любовь…
«И знаю я, что это было слишком…»
Тимоте тяжело сглатывает. Он находит меня глазами, и его губы беззвучно произносят слова песни.
«Но повторяю вновь и вновь… люблю тебя».
Я замираю от его взгляда, а сердце скачет как на американских горках.
– А вот и ваши мятные мохито, – я подскакиваю от голоса официантки у меня над ухом.
В ту секунду, пока звучали магические слова, мне показалось, что мы остались одни во всем мире. Сердце мое бьется так быстро, что вот-вот, похоже, выпрыгнет из груди прямо на стол и поскачет. Я пытаюсь прийти в себя и медленно склоняюсь к Тиму, когда вдруг замечаю, как темнеют его голубые глаза.
Начинает играть корсиканская музыка, официантка протягивает нам меню.
Она уходит, и в этот момент за соседний столик усаживается пожилая парочка, наслаждающаяся открывающимся видом, и приветствует нас. Тимоте, как обычно, вежливо отвечает. А я прикусываю губу от внезапно нахлынувшей грусти. Волшебство испарилось, а вместе с ним и возможность откровенного разговора.
Как бы я хотела осмелиться потом, попозже, когда мы останемся наконец вдвоем, снова напеть этот припев или спросить Тима, вспоминает ли он о наших поцелуях. Рассматривал ли он меня хоть когда-нибудь не просто в качестве друга. Но это останется со мной. Я боюсь, что после вынужденной откровенности Тим изменится навсегда и уже не будет прежним. Лучше сохранить наши прекрасные отношения платоническими, чем пытаться что-то изменить. Мы и так уже чуть все не испортили. Я этого не вынесу.
20
Я просыпаюсь в девять утра от пения птиц. Я не слышала, как встал Тимоте, но клочок бумаги со спешными каракулями, оставленный у изголовья, сообщает, что он отправился на пробежку и чтобы я, как проснусь, отправила ему сообщение. Мы пойдем завтракать в кафе у башни.
Его отсутствие я воспринимаю как облегчение – в одиночку я могу спокойно поразмыслить. С самого начала нашего путешествия я чувствую едва уловимое напряжение между нами. А может, я выдумываю и принимаю свои мечты за реальность? А если это правда, то что со мной не так? Я хотела бы успокоиться, но близость наших тел меня электризует. Прошлые чувства, которые я заглушила и задвинула как можно дальше, вдруг оживились. Мне бы следовало задушить их в зародыше, но эти искры между нами меня приятно щекочут, и я не спешу это останавливать. Я обещала прекратить все контролировать.
Еще я пользуюсь моментом одиночества, чтобы отправить несколько фотографий в семейный чат вместе с предсказанием моего оракула: «Говорить людям, что их любишь – удовольствие, которого не стоит себя лишать». Они тут же отвечают сердечками и смайликами. Я скучаю по ним обоим. Мы с папой привыкли видеться каждый день, а он мне даже ни разу не позвонил после прилета на Корсику. Как будто боится меня побеспокоить… или хочет дать мне свободу. А может, и сам пользуется свободой, ведь я постоянно его чересчур опекаю.
После я иду в душ, надеваю платье и решаю отправиться на прогулку по улочкам Нонцы, до встречи с Тимом.
Только на верхней ступеньке лестницы, возле белого дома с голубыми ставнями, я осознаю, что хотела прийти сюда одна. Почему? Не знаю. На калитке в деревянном заборе, ведущей в заросший яркими и пахучими цветами двор, мелом написано скромное «Художественная галерея». Калитка приоткрыта, и любопытство побеждает страх показаться невоспитанной или невежливой. Я направляюсь к окну, заглядываю в него… И меня, подобно бурной волне, охватывает волнение.
К стене прислонена картина, которая, я в этом уверена, была написана для моей матери или вдохновлена ею. Это черно-белое полотно. Галька из черного серпентина образует фигуры персонажей, соединенных между собой тонкими линиями. Они же образуют и пейзаж. Похожая картина висела в моей детской. Самое удивительное, что я про нее совершенно забыла.
Я буквально отпрыгиваю от окна, потрясенная увиденным.
Сейчас я чувствую присутствие матери сильнее, чем за прошедшие пятнадцать лет. Должна ли я доверять своей интуиции, или мозг просто играет со мной?
Внезапно мое внимание привлекает шевеление на первой этаже. Кажется, дернулась занавеска. Какое-то время я смотрю на стену. Если человек в доме меня заметил, то должен бы выйти, открыть окно, спросить, что мне
