Пусть она вернется - Синтия Кафка
Я быстро догоняю его, и мы вместе идем к линии прибоя. Галька шуршит под ногами. Вода прозрачна, атмосфера… особенная. Это место, хоть я и не верю в мистику, кажется мне испускающим мощные флюиды. Может быть, потому, что мы здесь совершенно одни и крутая тропа делает эту бухточку труднодоступной. Но, кажется, дело не только в этом. Звонят колокола в церкви, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее снизу – отсюда она кажется необычайно величественной. Я изучаю белые камешки сообщений и рисунков на сером пространстве пляжа. Место кажется одновременно диким и обитаемым. Успокаивает и обнажает внутренние бури.
– Готова?
Шепот Тима убеждает меня в том, что я не одна ощущаю эту уникальную атмосферу.
– Да, – бормочу я в ответ.
Вернувшись к полотенцу, я отпиваю пару глотков воды и, усевшись близко-близко к Тиму, беру конверт, охваченная страхом.
Имею ли я право это читать? Мои руки дрожат, пока я его открываю.
– Раз эта женщина просила меня тебе его передать, значит, у нее были на то причины, – подсказывает Тим, заметив мое волнение.
Я сжимаю его запястье в знак благодарности за эту подсказку, которая мне так нужна, и погружаюсь в дни моей матери после исчезновения. Это уникальное письмо миру – дневник.
Прочитав несколько страниц, я понимаю, что мне нужна пауза. Обнаружив, что мать испытала облегчение, сбежав от нас, я чувствую, словно в сердце вонзили нож. Мне хочется выкинуть тетрадь и вернуться в аэропорт, мой панцирь сжимается сильнее, чем когда-либо. К счастью, присутствие Тимоте дает мне смелость продолжить. Я же приехала не только, чтобы найти мать, но и открыть правду. И я читаю про сожаления, про вину, безнадежность, боль и утраченные слова, стараясь ничего не чувствовать. Ни гнева, ни сочувствия. Переворачивая страницы, я постепенно выстраиваю ее маршрут, вижу ее неудачи и слабости. Вижу, как жизнь возвращается, ощущаю ее жертвы. У меня складывается впечатление, что я погружаюсь в жизнь женщины, не имеющей ничего общего с той, которую я знала, и одновременно с этим узнаю что-то родное. Мне интересно, кто такая художница Лина. Как она связана с моей матерью, почему она для нее так важна. Она ведь рисовала не только ее. Они кажутся близкими людьми, причем близость возникла явно до ее приезда сюда. Может быть, она помогла ей сбежать? У них была токсичная связь, из которой моя мать не могла вырваться?
Слезы текут по моим щекам, и я не отдаю себе в этом отчета, пока слеза не капает на бумагу. Тим наблюдает за мной, а я думала, что он читает дневник вместе со мной.
Он не спрашивает, как я. Он просто обнимает меня и прижимает теплые губы к моему виску. Я закрываю тетрадь и сижу неподвижно, наслаждаясь его объятиями. Думаю, что делать со всей этой историей: читать дальше или прекратить. Наконец, я решаю, что есть только один единственный выбор – позвонить папе.
22
Я боюсь этого звонка больше всего на свете. Тимоте даже предложил отойти в сторонку, но я попросила его остаться. Он заверил меня, что останется, но в этом не было необходимости – я это знаю. Он – главный источник моей уверенности.
Сидя на полотенце, я стараюсь размеренно дышать, слушая гудки в телефоне. Один, два, три. Я поглаживаю камешек святой Лючии для храбрости.
– Алло, папа?
– Малышка? Что случилось?
– Нет, ничего, не волнуйся.
– Фух! Мы тут собираем гигантский пазл, уже почти закончили! Было так важно закончить его именно сегодня…
С момента приезда на Корсику я живу без часов и календаря, но вдруг понимаю. Сегодня 26 сентября. Ровно пятнадцать лет назад моя мать растворилась навсегда. Она собиралась купить подарок на мое пятнадцатилетие, прежде чем исчезнуть. В мою память врезалось 27 сентября, но она покинула нас накануне. Жизнь порой играет с нами в удивительные игры.
– Марго? Ты точно в порядке?
Я спохватываюсь.
– Да-да, папа, все в порядке! Только мне… мне надо сказать тебе кое-что важное.
Его дыхание становится нервным. Рука Тимоте лежит на моей спине, защищая меня.
– Ты заболела?
– Нет. Я хотела сказать, что наше путешествие на самом деле не было отпуском. Ты сидишь?
– Эй, подожди, – говорит он, и я слышу, как хлопает дверь.
Это хорошо. Я ведь тоже уединилась в коридоре. Я представляю, как он садится на краешек стула, как опирается на подлокотник, нервно ждет продолжения разговора, готовый немедленно запрыгнуть в машину, в катер и помчаться мне навстречу. Я вот-вот нарушу его покой и ужасно злюсь на себя, поэтому откашливаюсь, прежде чем сорвать успокаивающую повязку с раны.
– В общем, все объяснять в подробностях сейчас некогда, поэтому я скажу сразу. Мы с Тимом нашли… мамины следы. Не ее самой, пока. Но я знаю, что она жила в деревне Нонца, и я сейчас здесь. Она оставила дневник, который мне передали через Тимоте.
Воцаряется тишина. Сбитое дыхание. Острые переживания.
– Марго… Боже мой. Как ты?
– Слегка в шоке, но справляюсь. А ты?
– Я… Ты правильно сделала, что предложила мне сесть, – пытается он шутить, но в его голове слышно волнение. – Ты прочла эту тетрадь?
– Я начала, но решила тебя предупредить, прежде чем продолжить или прекратить.
Новый вздох на том конце провода. Я представляю себе в подробностях позу, в которой сидит мой отец, согнувшись пополам.
– Ты знаешь, где она?
– Еще нет. Я видела дом, в котором она жила, и картину, которую, скорее всего, она и написала. Помнишь картину в моей комнате, с камешками? Здесь почти такая же.
Никакой реакции. Мне трудно представить, какие мысли бродят сейчас в его голове. Как будто я подсунула отцу последний кусочек пазла, а он никак не может его схватить, чтобы вставить в дыру.
– Я прочла пару-тройку страниц, но там еще много, – продолжаю я. – Как раз позвонила тебе, чтобы узнать не хочешь ли ты, чтобы я привезла тетрадь тебе, и ты познакомился с записями
