Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов
33. Граница желтого дома.
Братка рассказал интересную историю. В Варанаси он общался с девушкой, у которой родители из Бенгалии. Сама она живет уже не в Индии, заезжает лишь изредка, для решения определенных внутренних проблем. Ее отец, когда еще был маленьким, сидел у озера, рядом с бенгальской деревней. В один момент из озера вылез человечек, схватил его за шею и начал тянуть в воду. Тот стал кричать, звать на помощь. Прибежал его отец — дед девушки, вырвал у водного человечка своего сына. На шее остались на всю жизнь следы от когтей. И с того момента что-то изменилось внутри, появилось ясновидение.
Как-то мы стояли в аэропорту с одним молодым индийским математиком. Он рассказывал о своих снах, о кровавых сражениях, в которых приходится там участвовать. Затем.
— В Бенгалию мы стараемся не ездить. Там слишком много «кала джаду». Зайдешь не туда — тебя превратят в корову, или в муху.
От этих слов стало и радостно, и удивительно. Представилось. Стоишь ты в аэропорту с каким-нибудь русским математиком, рассказывает он тебе о своих снах, а затем выдает что-нибудь вроде «в Мордовию я не езжу, не хочу, чтобы тамошние колдуны меня в цыпленка превратили».
И вот, тогда, в аэропорту. Есть превратно понятые зоны сложной свободы, связанные с «пространством ритуала» путем необычайной чувствительности. В них может не быть никаких «кала джаду» или «сафед джаду», в них несколько иное, острое требование к осмыслению символа. Без осмысления символа как обращаться к «пространству ритуала»? Ты можешь идти по лесу, прогуливаться типа, и вдруг выползет чудо-юдо-дядя-крот — человечек с клыками, укусит тебя в ногу. Придешь ко врачу, покажешь ногу, врач внимательно выслушает, разведет руками. А дальше. В тебе поселится ясновидение; но опять же, какое-нибудь отвлеченное, типа понимания точных дат выпадения града в той же Мордовии. А когда будешь это дело выпячивать перед другими, будет накрывать лютая тошнота, настолько сильная, что и при страшных отравлениях не бывает. Типа бытие будет обозначать «не надо об этом рассказывать». Придешь туда в лес снова, закричишь «человечек, спасибо тебе, конечно, наслаждаюсь этой способностью сполна, но укуси меня еще раз, может, что-нибудь полезнее откроется». И весь лес ответит: «нет тут никакого колдовства, ты просто неправильно отнесся к пространству ритуала».
Это не колдун и колдунья, это дядя Юра и тетя Люда — очень добрые, наши гости. Тетя Люда приготовила салатики, горячее, напитки, отпразднуем вместе Новый Год. Ну, что ты дрожишь так, видишь, как они улыбаются. Сейчас телевизор еще включим, там сегодня много интересного, концерты, юмористы, артисты, все поздравляют, все радуются, с новым годом, с новым счастьем.
— А они не будут колдовать?
— Юра, ты не будешь колдовать? Говори правду.
— Я служил в северных водах. Брал и хребет ломал ладонью. Кому хочешь: киту, акуле, осьминогу.
Не, Юра уже поддатый, но он хороший, он моряк. А тетю Люду неужели не знаешь, она в парикмахерской работает, стрижет людей. С чего ты взял-то, что это колдуны? Делаю вид, что соглашаюсь и радуюсь наступлению нового года, но про себя помню, что когда они строго посмотрят, надо прошептать «граница желтого дома», тогда они не смогут проникнуть внутрь и нарушить тайное. «Граница желтого дома» — это значит, их силы не могут выйти за пределы желтого дома, в котором они живут, а сейчас мы не там, мы в белом доме. Дома разных цветов позволяют действовать разным силам. И чего же я боюсь больше всего в тот момент? А того, что тетя Люда подойдет и шепнет «у желтого дома нет границы». Вот тогда да, тогда будет джжжжжжжжж. Но если такое и случится… Убегу в ванную, спрячусь, а тетя Люда подбежит и сквозь закрытую дверь скажет «нет тут никакого колдовства, ты просто неправильно отнесся к пространству ритуала».
34. Три дома у леса.
У подъезда осенью. Куча цыганей, разговоры, обычная тема. Пискун при разговоре присутствует, иногда попискивает, чем вызывает наш длительный хохот. Выходят из подъезда соседи — муж с женой, солидные такие, приодетые, садятся в машину и уезжают. Натус тут и говорит:
— Знаю их. Сейчас расскажу все про эту бабу.
И начинает рассказывать. Да такое, что Пискун перестает пищать. Самые подробные подробности ее интимной жизни: какие слова она в жаркие минуты говорит, куда смотрит, чем дышит. Минут пять рассказывает. Натус, да что ты говоришь такое? Это же соседи солидные, откуда ты это все знаешь про нее? Придумал? Оказалось, что однажды ее муж напился и пришел в цыганское поселение. Может, купить что погорячее захотел, или просто поговорить по душам. И вот, он стал излагать подробности своей личной жизни, да в деталях. Там за столом и детей и женщин докучи было, все хохотали, а он, пьяненький, не унимался. Вот так бывает. Выходит женщина из подъезда, смотрит, подростки что-то обсуждают. А что они там обсуждают — лучше ей не знать и даже не догадываться.
— Если еще раз так сделаешь, вдавлю лицо в скамейку.
— Че ты на него так?
— Бесит, когда кто-то шепчется с невидимым. С кем ты там говоришь сейчас?
— Ни с кем.
— А что губами шевелишь?
— Да он нервный, не обращай внимания.
— Ненавижу таких нервных. Никого рядом нет, а они беседуют, типа никто не замечает, да, типа это никого не раздражает.
— Да у него тик на лице просто, он не шепчется.
— Когда тик на лице, щеки дергаются, или глаз, а этот слова произносит. Короче, я этого суку в скамейку глазами вдавлю, если он снова с кем-нибудь поговорит из тех, кого тут нет.
— А че, а
