Легкий аллюр - Кристиан Бобен
Мать моя безумна, так я думаю. И желаю всем детям на свете, чтобы у них были безумные матери, это – лучшие матери, они как никто понимают дикие детские сердца. К моей маме безумие пришло из Италии, ее первой страны. В Италии все, что внутри, выносят наружу. Белье ли надо посушить или душу облегчить – они всё вывешивают на веревку, натянутую между окон, и по нескольку раз на дню перетряхивают и перебирают на глазах у соседей, в бесконечной опере криков и смеха. Со стороны кажется, будто им весело, но это лишь со стороны. Итальянцы печальны, они так усердно имитируют жизнь, что не могут любить ее по-настоящему, от них пахнет смертью и театральностью – так говорит отец, когда хочет разозлить маму. Страна моего отца – ее названия я не знаю. Страна моего отца – молчание. Мой отец – воплощение всех мужчин, которые возвращаются вечером домой. Язык за зубами. Ни слова не вытянуть. Мой отец похож на волка: огонь, который бежит по его венам, до глаз добирается, но до губ – никогда.
Моя мать похожа на кошку, на воробья, на плющ, на соль, на снег, на цветочную пыльцу. Наездник влюблен в мою мать. Клоун влюблен в мою мать. Укротитель влюблен в мою мать. В этом таборе все влюблены в мою мать, и она не возражает, ведь нет лучшего способа удержать рядом с собой моего отца, чем сообщать ему об этих пожарах, что пылают повсюду. Любовь очерчивает круг, похожий на арену цирка: под ногами – опилки, по ним мягко ходить босиком и они поблескивают под красной парусиной, раздуваемой ветром. Круг предельно прост: чем больше вы любимы, тем больше вас будут любить. Весь фокус – в самом начале: влюбить в себя в первый раз. Очень важно об этом не думать, не добиваться и не хотеть этого. Быть безумной, довольствоваться своим безумием, смеяться сквозь слезы, плакать сквозь смех, и в конце концов мужчины придут, потянутся на просеку безумия, прельстятся той, которая вовсе не стремится никому понравиться. И как только дело в шляпе, вы кружитесь и танцуете в этом круге любви и, чтобы не потерять равновесие, опираетесь на мужа, пока тот внимательно обводит круг глазами, не говоря ни слова.
Эти двое, которых я вам описываю, – лишь часть моих родителей. Бедные семьи оседлого племени, я всегда находила вас жалкими, жалкими ну просто до слез. Один отец и одна мать – как же этого мало. Для того чтобы сопровождать ребенка в плавании по морю его детства, родителей должно быть не меньше десяти или даже двадцати. У меня именно так и было: когда собственные родители меня больше не устраивали, я стучалась в дверь к клоуну или к эквилибристке, на неделю или две выбирала себе других родителей. Я росла в тринадцати домах одновременно. Если кому-то хочется всерьез выяснить, когда я стала убегать, начать, пожалуй, следует с этого.
Я забыла назвать вам свое имя. Ну что ж, меня зовут Аврора, вот так, теперь вы знаете все. Да нет же, шучу, меня зовут Белладонна. А еще: Мари, Людмила, Анжель, Эмили, Астре, Барбара, Аманда, Катерина, Бланш. Шучу-шучу, не могу удержаться. Чем серьезнее разговор, тем больше хочется смеяться – в этом я вся в мать. Имена – это серьезно. Фамилия сваливается вам на голову еще при рождении, с каждым годом она становится все тяжелее, как дождь, который моросит и впитывается даже в самую плотную одежду. Я очень быстро научилась придумывать себе имена. Жандармам это создавало трудности в поисках моих родных, а мне позволяло выиграть время. Мне вечно не хватало времени на то, чтоб заниматься своим главным и единственным делом: бездельничать. Смотреть, смотреть, смотреть. Люди, которые воображают, будто знали меня, могут при встрече говорить обо мне часами и даже не сообразить, что все они рассказывают об одном и том же человеке: я каждому представлялась новым именем, подбирала его для каждого случая, словно платье или духи. И конечно, я никому не называла своего настоящего имени, да и что это вообще такое – настоящее имя? Мне всегда нравилась история о том, как Христос на своем пути обзаводился новыми друзьями, у каждого спрашивал имя и с невероятным нахальством говорил: теперь тебя будут звать так-то и так-то. Давать кому-то новое имя – это ведь все равно что вливать в человека другую кровь: акт любви, привилегия влюбленных. Для вас я выберу вот такое обобщающее имя, я только что примерила его перед зеркалом страницы и решила, что мне оно подходит: Фуга[2]. Это имя ближе всего моему сердцу и к тому же, между нами говоря, с ним можно составлять великолепные предложения. Вот например: «Малышка Фуга бросилась бежать по высокой траве».
Благодаря второй работе моего отца я частенько бывала на кладбищах. Кстати, именно там я и пристрастилась к литературе: могильные плиты очень похожи на книжные обложки. Та же прямоугольная форма. Та же сжатость указанной информации. А иногда – короткая фраза, как на красных рекламных лентах, которые надевают поверх обложки: ты в нашей памяти навсегда. Названием книги для умерших служит фамилия, она нужна, чтобы одним словом выразить их жизнь. Я хотела бы прожить такую жизнь, которую было бы невозможно выразить одним словом, жизнь, похожую на музыку, а не на мрамор или бумагу.
Но имя свое я вам все-таки, пожалуй, доверю. С именем проще, чем с фамилией, оно не так сковывает: Люси. Это имя происходит от слова «свет»[3]. А значит, мне всего-то и требовалось – никогда не сидеть на месте и следовать за неутомимыми перемещениями моего крестного – света.
Шесть утра, а я пишу. В гостинице тишина. Я здесь уже две недели. Искала такое место, где ничего не происходит. И нашла. Отель «Пчелы», рядом с Фонсин-ле-Ба, в департаменте Юра́. Мне нравятся пчелы. Я остановилась здесь, чтобы делать собственный мед из чернил, одиночества и молчания. Там, в Париже, меня наверняка повсюду разыскивают. Скорее всего, им позвонили из аэропорта и сообщили, что я исчезла. Съемки без меня невозможны – так они говорили. Просто поразительно, какую чушь мы способны нести ради того, чтобы удержать людей, – и поразительно, что люди верят в любую чушь, которую слышат. Моя дорогая, солнышко мое. Ты самая красивая, ты лучше всех на свете. Ты незаменима. И так далее, и тому подобное. Первый фильм очаровал критиков. У меня там была лишь роль второго плана, но все только обо мне и говорили. Второму фильму предрекали грандиозный успех. Съемки в Канаде. Но никакого второго фильма не будет. Я получила деньги за первый и подсчитала, что их должно хватить на три года в Юра. Может, даже на четыре. А там посмотрим. Я даже отсюда их слышу. Безответственная, инфантильная, капризная, невозможная девчонка. Правильное слово они подобрать не сумеют. Слово, которого нет в их словаре, потому что его нет в их жизни: свободная. С шести до семи часов утра я выбираюсь через окно чистого листа, ухожу и возвращаюсь после того, как обниму своего волка, после того, как воспользуюсь элементарным правом каждого человека, живущего на земле: исчезнуть, ни перед кем не отчитываясь о своем исчезновении. Писательство – одна из разновидностей этого права, слегка многословная, это правда, но зато
