Общество самоубийц - Рэйчел Хэн
Увидев его, она чуть не задохнулась. Он переходил улицу, по которой она как раз шла. Двигался медленно, не осознавая, какой беспорядок вносит в поток пешеходов. Люди сбивались с ритма, сходили с отработанного маршрута, и было заметно, насколько они раздражены. Лия прямо-таки слышала, как они нетерпеливо прищелкивают языками и вздыхают. А он, похоже, ничего не замечал — так и шел себе неторопливо, один тяжелый шаг за другим.
Этот старик, не замечавший окружающих, никак не мог быть ее отцом — и все же она не отрывала от него глаз. Отметила, что его когда-то черные волосы выцвели до седины, стали редкими, а их нестриженые кончики завивались у морщинистой шеи. Увидела, как он опустил когда-то массивный подбородок на грудь и зажал рукой нос, будто собрался нырять. До боли знакомый жест.
В груди резко заныло. Что-то давило на диафрагму и сжимало горло. Прошло восемьдесят восемь лет с тех пор, как он ушел, не попрощавшись, и вот он здесь. Через дорогу от Лии, будто никуда и не уходил.
Отпусти его. Это Уджу сказала двенадцатилетней Лии. Нам надо его отпустить. После того, что он сделал, так будет лучше. Ему нет места в твоей жизни.
Толпа уносила старика все дальше и дальше, хоть он и двигался очень медленно. Он уже перешел дорогу и уходил вдаль по другой стороне улицы. Скоро он скроется из виду.
Мать была права тогда и почти наверняка права сейчас — особенно сейчас. Все, ради чего Лия так упорно работала много десятилетий подряд, должно было вот-вот принести плоды. Она добилась этого благодаря матери, благодаря дисциплине, которую та в ней воспитала, но еще и вопреки отцу, вопреки всему, что он сделал и кем был.
Лия сильно прикусила шеку изнутри, втянув мягкую плоть между зубов. Она начала проталкиваться через толпу.
— Смотри куда идешь! — в грудь ей врезался чей-то локоть.
Он уходил все дальше. Лии удавалось не упускать его из виду только потому, что он шел так медленно: словно камешек в ручье, он образовывал рябь в окружавшем его потоке. Теперь она видела только макушку его седой головы, покачивавшуюся среди водоворотов людских течений.
Переход был слишком далеко. Лия вытянула шею, продолжая проталкиваться вперед, но он уже поворачивал за угол и скоро должен был совсем исчезнуть из виду. Она резко свернула направо.
Извините. Разрешите. Извините, извините. Простите. Извините.
Лия добралась до края тротуара. Мимо мчались машины, за их затемненными стеклами скрывались люди, достаточно влиятельные, чтобы пользоваться служебными автомобилями в часы пик. А на другой стороне улицы ее отец собирался повернуть за угол, чтобы опять исчезнуть. Она вот-вот потеряет его второй раз за восемьдесят восемь лет.
В потоке движения возникла пауза. Лия шагнула на дорогу.
Придя в себя, она почувствовала знакомый холодок от крошечных электродов, закрепленных на голой коже.
— Лия Кирино, сто лет.
Голос принадлежал стоявшей у кровати женщине в коричневой униформе оператора. Она читала написанное на планшете. Когда она оторвала взгляд от экрана, Лия увидела, что глаза у нее темные и влажные, цвета мха.
— С прошедшим днем рождения. Можете сказать, что случилось? — спросила оператор.
— Я шла на работу. Я опаздывала… — Лия замолчала. Работа. Презентация для Масков. Она напряглась и попыталась сесть, но в голове была вата, казалось, мозг распух. — Который сейчас час?
Оператор положила руку на плечо Лии. Ее прикосновение было мягким, но на удивление тяжелым. Лия опустила голову обратно на подушку.
— Что случилось? — продолжала допрашивать оператор. — Почему вы вышли на дорогу?
Лицо ее отца в толпе. Обвисшие щеки, худая шея. Лия подумала о белых конвертах, которые подсовывали ей под дверь каждые несколько месяцев, о том, как ей регулярно приходилось официально подтверждать, что ей неизвестно, где он находится. Его все еще искали, даже много десятилетий спустя. Что он делал в городе?
— Я опаздывала на работу, — повторила Лия, лихорадочно соображая. — Я пыталась срезать дорогу. Машины… они не остановились.
Оператор смотрела на нее, сведя брови так, что между ними образовались две глубокие морщины. Лии хотелось ей сказать, чтобы она перестала хмуриться, напомнить, как важно нейтральное выражение лица для сохранения эластичности кожи. Но та у оператора явно была хорошо увлажнена и показатель pH соответствующий.
— Насколько все плохо? Мне надо что-то заменить? — в ужасе спросила Лия. Пока что она сумела сохранить органические конечности — немалое достижение, когда тебе исполнилось сто. И только когда оператор не ответила, Лия заметила белые полоски на ее коричневых рукавах.
— Что это за подразделение?
Оператор молча что-то отметила в планшете. Красная лампочка записи моргнула.
— Вы сказали, что опаздывали на работу.
— Да. Это так важно? — Лия занервничала. Директива 109A: неосторожное поведение пешехода в неположенном месте. — Слушайте, я знаю, что там было не положено переходить. Но вы проверьте, у меня безупречное личное дело. Всего одно мелкое нарушение, неужели это так важно?
Теперь оператор слушала внимательно, склонив голову чуть набок.
— Так где, вы говорите, вы собрались перейти дорогу? — она не отводила от Лии невозмутимого взгляда.
— Где-то на Бродвее. На пересечении с Тридцать второй улицей. Может, с Тридцать четвертой.
Оператор аккуратно постукивала ногтями по стеклу своего планшета.
— А где вы работаете?
— Первый округ, западная часть. А при чем тут это? Вы мне не ответили — насколько все плохо? Я в порядке? — Лия раскинула руки под простынями, почувствовала, как растягиваются перепонки кожи между пальцами. Она пошевелила ими и согнула колени. Проводки электродов вокруг нее шелестели, как трава на лужайке. Все как обычно, насколько она могла судить. Но она слышала, что с заменами теперь тоже кажется, что все как обычно.
Стена была увешана плакатами в тонких металлических рамках, успокаивающими своей привычностью. Заросшая жиром артерия, вытянутая, словно старый носок («Мясо убивает»); порванная связка — по изображению понятно, как это больно («Переходите на низкий уровень ударной нагрузки прямо сейчас»); вечно висящий в таких местах сверкающий красный глаз («Фрукты — причина № 1 диабетической слепоты»). Утопленные потолочные светильники заливали комнату теплым всепроникающим сиянием, так что ни один ее уголок не оставался неосвещенным. Музыку из невидимых колонок Лия узнала — это была мелодия из сборника «Море и мандолина», признанного одним из самых успокаивающих саундов десятилетия. Тем не менее она
