Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Самый страшный день был следующий. Красный.

Я даже не поняла почему. Вроде и одета как положено, и настроение сносное, и потрясений не ожидается, программу мы с девчонками разрабатывали.

Красный – воля к победе, боевая ярость, страсть, измена… Н-да, измена.

Лариса появилась ко второй полупаре. И была какая-то помятая. Всего красного – косынка на волосах.

– Не нашла ничего?

– Не захотелось. Зато я отвечаю за красные шняжные мячики[30].

Шняжный мячик – это просто: берется лист бумаги, сминается и обматывается цветным скотчем. Сегодня надо много мячиков и много скотча.

Звякнул телефон. «Ты мне приснилась», – писал Яша.

Я не ответила.

На короткой переменке Лариса метнулась курить, я – просто размять ноги. Сначала думала, по этажу, но ноги сами свернули на лестницу. И тут я чуть не налетела на вчерашних «молодоженов».

– …будем по-настоящему! – Вова хватал Ларису за локоть.

– Отпусти! – злым шепотом отвечала она. – Все, свадьба кончилась! Красный – стой! Развод.

Дальше была война. Я сражалась как лев, разбрасываясь направо и налево красными бумажными снежками. Аналогичные снаряды летели в меня. Воронова выглянула из своего кабинета, но сразу ойкнула и закрылась обратно.

К концу битвы все были под цвет дня и дышали тяжело.

– Давай помогу убрать? – предложила я.

Лариса разогнулась, выронила мусорный пакет, и вдруг все лицо у нее затряслось.

– Ты чего? – Я хотела подбежать, но она уже взяла себя в руки.

– Ничего. Иди-иди. – Она пнула шарик.

Остальные дни Люшера прошли бесцветно.

* * *

В субботу внезапно не оказалось пар. Обычно что-нибудь ставили, а тут вдруг ничего. Зато пришла эсэмэска от Ларисы. Она звала прийти пораньше, помогать. Я написала, что приду, а сама вспомнила, что все последние дни видела в ее глазах отблеск то ли уверенности, то ли просто ожидания сказки, которая никак и никогда не могла получиться.

Из дому я вышла около четырех. Теоретически, если Лариса все объяснила правильно, идти мне всего пятнадцать минут пешком через новую дамбу, мимо гаражей.

Я легко нашла ориентир – черное, сплошь зеркальное здание непонятного назначения. Действительно не ошибешься. И жутью веет.

В конце концов отыскала и сам дом. Это оказалась разбухшая девятиэтажка с одним подъездом посередине. На этажах в обе стороны от лифта тянулись длиннющие мрачные коридоры с рядами разномастных дверей. Странное зрелище. Позже Скворцов объяснил, что это обычная планировка малосемейных общежитий. Их много настроили на излете социализма, имея в виду когда-нибудь заменить нормальным жильем.

Обнаружив нужную дверь, я позвонила.

– Привет. Хорошо, что пришла.

– Ты одна?

Я рассматривала квартиру. Маленькая, почти квадратная комната, коридор – не развернуться. Слева удобства, справа лишенный двери проем на кухню.

– Скворцов ушел в магазин, – заявила Лариса, – когда вернется, будет готовить. Я, сама знаешь, не люблю, да и получается так себе. Пойдем пока чая, что ли.

Свет на кухне был резкий, обстановка – с миру по нитке. В противоположном окну торце, в бывшей кладовке со снятой дверью, – лежанка с подушкой и смятым шерстяным одеялом.

Лариса зажгла газ под чайником и бросила спичку в раковину.

– Кто тут живет?

– Скворцов. Я не могу спать с людьми. Хочешь монпансье, тут еще осталось?

Я то ли кивнула, то ли отказалась.

– Пойдем на лоджию, покажу кое-что.

Лоджия была тесная. Снаружи темнело. К шести город перейдет в режим сна. Или так только кажется. Студгородок никогда не спит, центр и вокзал. А вокруг ночь. Снег лежит в сиреневом небе. А деревья еще не поняли зиму, кое-где так и стоят с листьями.

– Видишь? – Лариса тычет пальцем в стекло.

– Что?

– Кладбище.

Я вздрогнула.

Лариса вглядывается в темноту и улыбается, но за смехом в глазах – ужас.

«Бедная, – подумала я, – взять бы ее за руку и увести отсюда к черту. Бедная печальная Коломбина».

Лариса тряхнула головой:

– Я сегодня… За куревом лень идти было – попробовала свернуть самокрутку.

– И-и?

– Не понимаю, как они это курили. Или бумага другая была? – Лариса поморщилась.

Лязгнула дверь. Это пришел с пакетами Скворцов. Следом начали подтягиваться и гости. Я много пила, много говорила. Веселье стартовало быстро и шумно, хотя несколько истерично.

«Пир во время чумы», – старалась не думать я и все равно думала. Телефон в кармане молчал, будто умер.

Кто-то притащил гитару и с ходу грянул разухабистое. В один момент исчезла Лариса. Только что была здесь – и вдруг нет. Я заглянула на лоджию, в кухню, вышла в подъезд. Прошлась до лифтов, потом по наитию повернула в другую сторону. Оказывается, там была ниша. И в глубине ее, в сумраке, Лариса остервенело целовалась с Вовой. Было понятно, что делают они это не первую минуту. Оба тут же развернулись ко мне: Вова – смущенно, Лариса – почти с вызовом:

– Ему домой надо. Вот провожаю.

Я кивнула и молча ушла обратно в квартиру. В комнате было душно и тесно. На кухне сидел Скворцов и играл на гитаре.

– Зачем вам Лариса? – спросила я. Голос выдал с потрохами. Опять же алкоголь.

Он перебрал струны.

– А я ей зачем? – Скворцов дотянулся до стоящей на столе бутылки водки, отхлебнул из горлышка и снова взялся за инструмент.

Я пожала плечами и толкнула дверь лоджии. Сначала показалось, что там пусто, но нет. На полу сидел по-турецки некий вьюнош и курил тонкую черную сигарету.

– Привет, – сказал он. – Я Дима.

– Виделись, – ответила я, – я Смертью была.

Помолчали. Черный город за стеклом почти не отсвечивал. Ветви укрывавших кладбище лип и тополей застыли причудливым кружевом. Интересно, во что местные дети играют на могилах?

– Ты друг Ларисы?

– Вроде бы. Только меня девушка бросила. Точнее, я ушел.

– Ты хиппи.

– Панк нот дэт![31]

Я пригляделась. Ну да, ну да. Черный прикид, цепи, длинные волосы… А собственно, почему нет? Я села рядом:

– Дай сигаретку?

– На. Тут еще пиво.

За стеклом Скворцов снова отхлебнул водки и протянул бутылку за занавеску. Кажется, занавеска ему ответила.

* * *

Я проснулась оттого, что ломило все тело. Белое утро переходило в день. Лишних в квартире не осталось. Рядом спала Лариса. Кричали воробьи. Я только начала приходить в себя, когда в комнату вошел Скворцов со стаканами.

– Это что? – спросила я.

– Таблетки. Вода. Разбудишь Ларису. Блины и чай на плите. Я пошел, до вечера. И не пейте вы то, что приносят парни. Жуткая химия.

Скворцов ушел. Я смотрела на таблетки. Ночь вспоминалась урывками.

Дима с серьезной