Хорошая женщина - Луис Бромфильд
В этом месте течение ее мыслей неожиданно прервал чей-то голос:
— Как поживаете, миссис Даунс?
Подняв глаза, Эмма увидела перед собой Мэри Уаттс, ныне миссис Конингэм, бледную и хорошенькую в своем траурном костюме.
— Здравствуйте, Мэри, я так давно вас не видала.
Тон миссис Даунс отличался явно деланной радостью. В голосе Мэри тоже звучали нотки неприязни к объекту сердечных приветствий. «Обычно она делает вид, что не замечает меня, — подумала Эмма, — и заговорила со мной на этот раз только для того, чтобы спросить о Филиппе».
— Я была в отъезде, — сказала Мэри, — возила детей на юг. Потому-то вы меня и не встречали.
— Ах да, помню, я читала об этом в газете.
Но тут Мэри, никогда не отличавшаяся деликатностью, перешла прямо к делу:
— Я слышала, что Филипп приехал.
— Да, несколько месяцев тому назад.
— Правда ли, что он работает на заводе… поденным рабочим?
(«Какое тебе до этого дело?» — подумала Эмма).
— Да, почему-то это взбрело ему на ум. По его мнению, миссионер должен все испытать. Так я себе объясняю его поступок.
— Вероятно, он вскоре вернется в Африку?
— О, да. Мне кажется, он ждет не дождется этой минуты.
— Его жена тоже здесь?
— Да.
— Я до сих пор с нею не познакомилась. Пожалуй, зайду к ней.
— Она всегда дома. Она редко бывает в городе.
Наступило неловкое молчание. Мэри вдруг отвела глаза и сказала, не глядя на Эмму:
— Ну, до свиданья, миссис Даунс. Передайте мой привет Филиппу.
— Хорошо. До свиданья.
Они расстались. Эмма посмотрела Мэри вслед. У нее был грустный и усталый вид, однако Эмма не испытывала к ней жалости, — разве можно жалеть особу, всегда державшую себя так высокомерно? Но пусть она лучше оставит Филиппа в покое.
Мысли Эммы вернулись к сыну. Что делать? Уже девять месяцев живет он дома, и в городе уже идут толки. Начинают поговаривать даже о его работе на заводе, — недаром слух об этом дошел до Мэри Уаттс. За последнее время она, Эмма, слишком увлеклась ремонтом нового помещения ресторана и общественными делами и немножко забыла о сыне. В конце-концов, еще не поздно, он еще может вернуться в Мегамбо и даже стать епископом Восточной Африки. Ведь иначе этот сан достанется тупице — Свенсону!
А Наоми, от нее нет никакой пользы. Вместо того, чтобы влиять на Филиппа, она опускается с каждым днем и словно переходит на его сторону. Право, она совсем уподобляется толстухе Мабель: сидит по целым дням, как в столбняке, и раскачивается. Нужно что-либо предпринять.
Тут, неизвестно почему, миссис Даунс подумала о заботливо оберегаемой девственности Наоми. Может-быть, в этом повороте мыслей сказалось влияние юношеских воспоминаний, разбуженных встречей с Мозесом Слэдом.
Если у них родится ребенок, думалось Эмме, если Филипп и Наоми станут мужем и женой de facto, то, быть-может, ей удастся вернуть свою власть над строптивым сыном. Человек, имеющий настоящую жену и детей, не так свободен в своих поступках, как теперешний Филипп, связанный только законными узами. Может-быть, он тогда полюбит Наоми и будет стараться угодить ей, станет считаться с ее желаниями. Если родится ребенок, она, Эмма, возьмет его на свое попечение, а Филипп и Наоми смогут отправиться на место, предназначенное им самим богом.
Бодрым шагом шла Эмма, и этот проект все сильнее захватывал ее. Почему он раньше не пришел ей в голову? Ведь это единственный шанс. Наоми, вероятно, сначала и слушать не захочет, но она докажет, что это ее долг не только как жены (из библии можно почерпнуть сколько угодно доказательств), но и как орудия господа. Достаточно вспомнить Эсфирь и Артаксеркса или даже Юдифь и Олоферна. На что они пошли во имя бога!
Да, есть еще возможность справиться с Филиппом и вернуть ему рассудок.
Увлеченная бурным течением мыслей, Эмма почти не заметила, как очутилась около своего дома. Войдя, она закричала во весь голос: «Наоми! Наоми!».
Та поднялась с качалки у окна и откликнулась. Она проплакала все утро, и глаза ее опухли и покраснели.
— Наоми, — радостно сказал Эмма, снимая жакет и шляпу, — мне пришла в голову новая мысль относительно Филиппа. По-моему, мы взялись за него не с того конца.
12
Как-раз в эту минуту Филипп шел бок о бок с Мэри Конингэм. Они вышли за город и разговаривали без умолку.
Он встретился с нею самым естественным образом, отправившись на прогулку в тот район города, где жила Мэри. Странные, никому неведомые нити связывали обитателей Низины с жителями нагорной части города, и о возвращении Мэри Филипп узнал от своего непосредственного начальника Крыленко, которому, в свою очередь, сказала об этом Ирена Шэн, встретившая Мэри в своей школе. Услышав о приезде Мэри, Филипп уже не знал покоя. Он думал о ней во время работы, вытягивая длинные полосы раскаленного металла. Он думал о ней все утро, стараясь представить себе ее лицо, тонкое и смуглое, ее добрые голубые глаза, ее смоляные волосы, узлом завязанные на затылке. Его мучила мысль, сильно ли она изменилась, — ведь она не девочка теперь, она мать двух детей и вдова. Сколько неприятностей пережила она с супругом!
За завтраком Филипп почти не разговаривал с матерью и Наоми и словом не обмолвился о Мэри. Он сам не понимал почему, но чувствовал, что здесь не следует упоминать ее имени. Он должен был поговорить с нею, поговорить о себе. Так дальше не могло продолжаться, он чувствовал, что задыхается в душной тюрьме своего вечного одиночества. Только Мэри Конингэм может ему помочь. В этом он был уверен.
У дверей ресторана он простился с Наоми, сказав, что хочет пройтись. Спать он ляжет позже. Нет, он ничуть не устал. Ему необходимо подышать свежим воздухом.
И он направился в ту часть города, где жила Мэри. Но, дойдя до ее улицы, убедился, что у него не хватает духа пройти мимо ее дома: он боялся, как бы она не увидела его и не удивилась, почему это ему вздумалось гулять на окраине города. С час ходил он вокруг ее квартала, ни разу не проходя мимо ее дома. Однако, такое круговращение не могло продолжаться без конца, — люди ведь могли подумать, что он и впрямь сошел с ума.
Переходя улицу, он остановился,
