На закате - Хван Согён
Во время всей этой суматохи мы с Пёнгу прятались в зале заседаний в администрации. Это помещение использовалось по расписанию: иногда здесь проходили лекции, иногда — занятия тхэквондо. Опершись друг о друга, мы дремали в темноте. Наши родственники и соседи всю ночь бегали по лесу, пытаясь нас отыскать. Только на следующий день, придя в школу, мы узнали, как прославились. В наказание нас заставили стоять перед учительской с табличкой «Берегите лес от пожаров» в руках. Тогда-то к Пёнгу и прицепилось прозвище Горелый батат, не помню, чтобы до этого кто-то его так называл. Эта кличка очень шла Пёнгу — невысокому, пухленькому мальчугану со смуглым круглым лицом, на котором поблескивали умные глаза.
По чистой случайности так совпало, что я выучился на строителя, а Пёнгу стал представителем строительной компании, и позже мы сблизились, потому что были нужны друг другу. О том, как жила семья Пёнгу после нашего отъезда из Ёнсана, я узнал во всех подробностях в каком-то японском ресторанчике в тот же день, что мы повстречались впервые за столько лет. Каким бы горьким и трудным ни было прошлое, когда мы говорим о нем вслух, кажется, в нем нет ничего особенного. Все равно что рассказывать сегодняшней молодежи, как голодные мальчишки пили воду из колонки на школьном стадионе.
Учился Пёнгу хуже некуда, и денег, чтобы платить за обучение, у его семьи не было, так что несколько лет спустя он бросил школу и болтался какое-то время: то газеты разносил, то торговал с рук, то тяжело не по годам работал, разгружая машины. Его отец очередной раз пропал из города и не вернулся, а доброй матушке Пёнгу пришлось идти работать в закусочную. Вскоре после этого его младшая сестра уехала из дома учиться на парикмахера. Мы оба отслужили в армии. Меня забрали во время учебы в университете, поэтому я служил позже него. Пёнгу попал в инженерные войска, там научился управляться с крупной строительной техникой, и это изменило всю его жизнь. После демобилизации он сразу получил лицензию на работу и окунулся с головой в идущий полным ходом процесс модернизации сельского хозяйства.
Он арендовал экскаватор и влился в работу, связанную с земельной реформой. Большим спросом пользовалось все, что помогало Движению «за новую деревню»[1], например переустройство покинутых бедняками клочков земли в интересах крестьян побогаче. Сельскохозяйственные участки переделывали на новый лад и обустраивали там систему водоснабжения. Инициативные люди на местах совместно с окружной администрацией трудились не покладая рук, и Пёнгу стал незаменимым звеном в этой цепи. Вскоре он приобрел еще несколько экскаваторов и вышел на областной уровень. Потом покорил новый рубеж, заведя знакомства в правительстве и судах. У него было несколько видов визиток, на которых в ряд красовались многочисленные должности. Представитель строительной компании, лидер молодежного движения в консультативном комитете, председатель стипендиальной комиссии, член молодежной торговой палаты, Ротари-клуба, Лайонз-клуба и тому подобное. Когда мы повстречались, он как раз принял управление обанкротившейся строительной компанией и приступал к возведению многоэтажного жилого дома в крупном городе. Мы стали часто созваниваться и встречаться по рабочим делам, и даже организовали несколько совместных проектов.
Его жена написала мне: «Пёнгу очень плох. До болезни он часто вспоминал вас, пожалуйста, приезжайте».
Ехать не хотелось, но я все же отправился в Ёнсан. Почему? Может, из-за слов, что обронил несколькими днями раньше мой приятель, Ким Киён: «Пространство, время, люди… Да были ли на стройках люди? А если были, ох и натворили вы дел. Всем вам из „Хёнсан констракшн“ не мешало бы задуматься об этом».
Киён учился со мной в университете курсом старше. Он умирал от рака, и я не стал вступать в споры. Улыбнулся ему. Нравился он мне. Его безрассудная искренность, его безответная любовь к миру и людям не смешили, а привлекали меня. Говорили, что наивность свойственна бесталанным, но я считал, что в наивности и был его талант. Однако для себя я твердо решил, что невзаимные чувства к миру не для меня, и моя снисходительность к Киёну была сродни развлечению, я просто наблюдал за ним с безопасного расстояния. Я уже давно понял, что людям нельзя доверять. Со временем человеческий эгоизм отфильтровывает большую часть ценностей, переплавляя их в то, что ему выгодно, или вовсе выбрасывая. А то, что осталось, хранится где-то на задворках памяти, как старый негодный хлам на чердаке. Ведь из чего в конечном итоге строятся здания? Деньги и власть решают. Только они создают несущие воспоминания, которые живут долго.
Из-за холма показался Ёнсан. Мне вспомнилась ночь, когда мы уезжали. Отец сидел за рулем, мама рядом с ним, а мы с братишкой, скрючившись, примостились между вещами в кузове. Грузовик несся по бетонке, с грохотом подпрыгивал и кренился на поворотах, заставляя каждый раз дребезжать ящик с посудой. Перебили добрую половину, это точно. Занимался рассвет, мы, остановившись у шоссе на Сеул, ненадолго вышли из машины, чтобы перекусить. Не успев поесть перед отъездом, мы сильно проголодались и теперь жадно глотали обжигающий суп. «Убегаем ночью, как воры», — не сдержала слез мама.
Мне случилось заезжать в Ёнсан пятнадцать лет назад. Пёнгу тогда хлопотал, чтобы купить дом в родных местах. Он часто говорил, что люди не должны забывать свои корни. Я усмехался в ответ, однако чувствовал угрызения совести. Пёнгу выкупил по высокой цене у семьи Чо, крупных землевладельцев в прошлом, сосновый бор на склоне горы с видом на водохранилище. К тому времени от нашего старого городка уже мало чего осталось. Считается, что в деревне время течет медленнее, чем в городе, но для тех, кто давно уехал, словно включается ускоренное видео. Кажется, что десять лет пролетели как один миг, и, когда решаешь навестить-таки родные места, видишь, что знакомые лица за этот миг исчезли, а центральная улица обросла новостройками и теперь ничем не отличается от любой улицы Сеула. Пролетели годы, как пейзажи за окном мчащегося поезда.
Увидев меня, жена Юн Пёнгу вытерла слезы салфеткой. Бывшая учительница средней школы, она вышла замуж за Пёнгу в начале восьмидесятых, когда он вступал в пору своего расцвета. Думаю, он старался быть хорошим мужем. У палаты, поймав мой взгляд, жена Пёнгу прошептала, будто самой себе:
— Говорила ему, политика до добра не доведет.
Пёнгу был без сознания после
