Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская
– И что же, по-вашему, этому может противопоставить Россия? И может ли?
– Россия… Разве мы не знаем пророчеств о грядущих судьбах России?.. Но окажемся ли мы достойными исполнения этих пророчеств? Сумеем ли стать тем малым стадом, остатком святых, которые и нанесут удар зверю из бездны и до конца будут сопротивляться антихристу?.. Готовы ли мы исполнить до конца свою историософскую задачу, удерживающую миссию Третьего Рима?.. Пока что мы впали в очередное искушение мамоной. Для так называемой элиты это – уже неотъемлемое право покупать королевские замки на Лазурном берегу Франции и всех прочих берегах мира, для всего остального населения – право валяться на пляжах Турции и Египта. И с этими правами вряд ли захотят расстаться как те, так и другие. Между тем спасение России – в самоограничении, в аскезе, если хотите, в определенном смысле – в железном занавесе… Для этого должна быть политическая воля, единство народа и власти и духовный разум. Вообще наша власть должна определиться. Нельзя хотеть быть немножко Сталиным и держать государственную казну в банках наших стратегических партнеров. Либо мы начинаем проводить твердую и даже жесткую национальную политику, невзирая на мнение мирового сообщества и многочисленной пятой колонны, либо нас очень скоро раздавят… очень скоро. Но для этого нужно отказаться от идеала потребительского общества как от безальтернативной цели бытия… Возможно ли это?.. Думаю, что вне духовного понимания исторической миссии России невозможно.
– Я с вами согласен… Кстати, о Сталине. Я тут получил недавно прелюбопытнейшую книгу из России. Написана она современными историками на основе ставших доступными документов. И, знаете, история тридцатых годов и роль Сталина предстает совершенно в ином свете…
– Я думаю, как бы там ни было, с именем Сталина навсегда будут связаны две вещи: Большой террор и Великая Победа. Вот в этих пределах и можно рассматривать его историческую роль. Он был первым и последним великим строителем красной империи. Но, построенная без Бога, она просуществовала всего несколько десятилетий.
– И все-таки к вопросу о репрессиях… Ведь репрессивный менталитет созидался революцией и годами безумной Гражданской войны, в которой так или иначе участвовал весь народ. Крестьяне громили помещиков, солдаты – офицеров, красные – белых, большевики – меньшевиков, чекисты – буржуев, уголовники – всех подряд и так далее. Единственным методом политической борьбы и – даже шире – устроения жизни вообще оказался кровавый метод физического устранения несогласных. И этот метод установился, по крайней мере, на два и даже три десятилетия. Это колоссально много, это жизнь двух поколений. Этот кровавый метод, который только один и принят во всех революциях, не мог не привести к террору как к единственному способу решения всех вопросов, как к стилю жизни. И даже если Сталин, я это допускаю, как прагматичный человек в середине тридцатых уже не хотел террора для народа, а воспользовался им только для устранения своих политических оппонентов, этот метод отомстил сам за себя. Ибо кто взял меч, от меча и погибнет. И все же имя тому беззаконию, которое творилось в те страшные десятилетия, не Сталин. Имя ему – легион.
– Знаете, Виктор Александрович, в последнее время я много общался с замечательным, недавно почившим старцем, одним из бывших насельников ГУЛага. Так вот он, этот старец, дал мне в связи с вопросом о Сталине очень верное направление мысли. Рассмотрите, сказал он мне, как русский народ в прежние времена оценивал всенародные бедствия: нашествие ли монголов, поляков, французов, моры или глады и так далее. Прежде всего он воспринимал эти бедствия как кару Господню за свои грехи и каялся. А что у нас? Разве Ленин и прочие погубители России не являются такой же карой Божией за наши и личные, и исторические грехи? Но, увы, мы ни в чем не раскаялись. Мы не сказали: достойное по делам своим приемлем. Мы сказали: это они во всем виноваты, а мы – хорошие, мы – страдальцы, мы вообще ни при чем!.. Вот вы очень точно сейчас заметили: именно легион бесов вошел в душу русского народа, освободившуюся от Христа и от помазанника Божия… вихрем закрутил и сбросил в духовную пропасть подобно евангельскому стаду свиней… Ослепление всего русского народа, всех слоев населения, включая церковных иерархов, оказалось поистине космическим умопомрачением. Вы, должно быть, помните это послание Синода, поддержавшего цареборческую Февральскую революцию? «Доверьтесь Временному правительству… Великое дело водворения новых начал государственной жизни… Да благословит Господь труды и начинания Временного российского правительства… вывести на путь истинной свободы, счастья и славы…» и прочее, и прочее, непростительно забыв и клятву шестьсот тринадцатого года о верности Дому Романовых, данную пред Богом навечно!.. Какая трагическая всеобщая нелюбовь к царю! Какое гефсиманское оставление!.. И какая поистине Христова кротость и любовь царя-мученика к предавшему его на смерть и осмеяние народу, до сих пор не осознавшему своей грех и не покаявшемуся! А мы всё заклинаем: Сталин!..
– Я прошу прощения. – В комнату заглянула Екатерина Алексеевна. – Только что звонила Маняша, они не приедут, останутся ночевать у родителей. Так что ужинать будем без них.
– Хорошо, Катенька. Ты посидишь с нами?
– Посижу… Только ведь вы, поди, опять решаете мировые проблемы? – улыбнулась Екатерина Алексеевна.
– Честное слово, больше не будем, – пообещал Юра.
– Вот я о чем хотела спросить вас, Юрий Петрович. Манечка выглядит очень усталой и похудевшей, конечно, она всегда говорит, что все хорошо. Но я же вижу… Если я не ошибаюсь, в бытовом плане русская деревня все еще живет в девятнадцатом веке? И… как же они с малышом?.. Ведь будут же и еще дети… я не представляю…
– Если вы имеете в виду удобства, Екатерина Алексеевна, то да, почти как в девятнадцатом. Правда, уже есть исключения. В нашем будущем доме предполагается и вода, и все прочее.
– Я знаю, что Коля, Манечкин отец, разговаривал с кем-то из наших архиереев насчет перевода Алеши во Францию…
Юра нахмурился.
– Катенька, ну что же ты мучаешь Юрия Петровича! Еще ничего не решено! Да и захочет ли отец Алексий служить за границей! Это все очень сложно…
– Надю с Колей можно понять, –
