Как делаются... - Андрей Александрович Пирогов
Леха нашел удобный ящик, присел и закурил. Сигарету спрятал в кулак: ночью огонек виден издалека, и хоть начкар[2] сегодня мирный, вряд ли попрется проверять посты, но расслабляться не стоит.
Дембеля в их роте делились на две категории: рядовые и сержанты. У рядовых стариковского гонору было меньше: стоят на постах они так же, на работы их посылают туда же, и всё прочее у них то же; больше знают лазеек, но это поправимо, дело опыта. С сержантами сложнее, для молодого призыва они — главные начальники. Сначала Леху коробило: сержанты к ним обращаются на «ты», они к сержантам — на «вы». Но правила игры пришлось принять, черт с ними, пусть потешатся: 24-летний инженер? — а нам плевать, мы круче, понял?!
Понял, товарищ сержант, как не понять.
Святое дело: ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак. Если вопрос только в «выканьи» — возражений нет, могло быть и хуже. Младший лехин брат, когда служил, себя кулаками отстаивал, а роте охраны повезло: дедовщины нет. Командиры боятся, боевое оружие в руках: ты по зубам, а тебе потом — пулю в живот? Такое бывало, на разводе начштаба периодически зачитывал приказы: «В таком-то гарнизоне солдат первого года службы такой-то после систематических издевательств со стороны старослужащих вывел рядовых таких-то к стенке и расстрелял. Приказываю!» — и дальше про усиление бдительности.
Короче! — не в первый раз делал вывод Леха. — По большому счету с частью повезло. Можно дотягивать спокойно, благо служить, с высшим образованием, год — все однопризывники завидуют.
Сколько там натикало? Без двух два? Еще минут двадцать, и в тепло.
Леха вспомнил: сегодня в караулке он увидел на столе невесть откуда взявшуюся «Трудно быть Богом» Стругацких — и едва сдержался, чтобы не рвануться к ней сразу, не выхватить из сержантских рук.
Как, откуда, чьё — неважно.
Важно, что после смены на полтора часа можно будет забыть об окружающих, отправиться с Доном Руматой и бароном Пампой по арканарским кабакам: выпить эсторского, на худой конец — ируканского — и объяснить кое-что зарвавшейся серой швали!
О, как давно это было: школа, класс, классный руководитель, танц-сейшн, песни, гитара, джаз-бенд… 8 лет прошло, детство успело стать сказкой. Семин закончил Пед, Гордей отслужил, Светка вышла замуж, Кися исчезла. Пирогов написал о них книгу, но Леха ее прочитать не успел — забрали.
Сигарета дотлела до фильтра сама; уйдя в воспоминания, Леха перестал затягиваться. Едва мысли уводили к дому, действительность переставала быть реальной. Это он, Стенька, Алексей Стенькин — в кирзовых сапогах и шинели, с автоматом на плече — «бдительно охраняет и стойко обороняет»? Ерунда, сон, небыль, повод Пирогову для нового рассказа. Интересно, напишет? Про Гордея написал «Тамань», а про него?
Последнее письмо учителя оставалось пока без ответа, никак Лехе не выходило выкроить времени. Стыдно; из всех корреспондентов Пирогов, как обещал, оказался самым ответственным: от Семина — два письма, от Ольги — одно, от Пирогова — семь. В последнем — как Леха забыл? — он прислал карту звездного неба! Вот ею сейчас и займемся.
Стенька поднялся; прикинул, к какому фонарю ближе идти, и отправился, на ходу вынимая из кармана гимнастерки карту. Любимую учительскую звезду Бетельгейзе сейчас не видать, но летний треугольник он найти сумеет.
* * *
Огни приближающейся караульной машины в первый раз за всю службу вызвали у Лехи досаду: от такого, понимаешь, дела отвлекли!
Успел научиться Леха следующему: танцуя от Большой Медведицы, находить Малую (читай Полярную звезду), от них — Кассиопею, и приступил к исследованию летнего треугольника.
Своему недовольству Леха и сам, конечно, улыбнулся: столько ночей впереди, успеется.
Караулка приближалась.
Фонарь Леха грамотно выбрал у места смены, сейчас спрятать карту — и готов.
Машина тормознула, Леха оказался со стороны правого окна. Разводящим сегодня младший сержант Стрельников, вылезать из кабины не в его привычках — значит, скомандует «Разряжай!» через окно.
Из кузова выпрыгнул сменщик — свой, питерский, Саня Степанюк — они с Лехой уже подружились. Даже не так, пожалуй: Саня, которому едва стукнуло положенные армейские 18, смотрел на Леху снизу вверх, как сам Леха, например, на Пирогова. Лехе это нравилось, хотя и смущало немного — какой из него учитель?
Так, не отвлекаться.
Саня уже зарядил, твоя очередь.
Автомат на колено, отстегнуть магазин, показать Стрельникову в дырочке последний патрон, снять с предохранителя, передернуть, контрольный спуск, предохранитель на место.
— Рядовой Стенькин пост сдал!
— Рядовой Степанюк пост принял!
И последнее, перед тем, как залезать в машину: спиной к сержанту, вполголоса:
— Счастливо, Сань.
— Ага, Лех.
Перемахнуть через борт и усесться на скамейку. В машине только свои, Марчелла, вон, уже внаглую курит.
— Что, Марчелла, старым заделался? — от предстоящего отдыха Леха стал весел откровенно.
— Положено, — Марчелла попытался изобразить солидность.
— Что положено, — улыбнулся Леха, — на то покладено.
— Вот я и кладу, — глубокомысленно затянулся Женька.
Междусобойные пеночки скрашивали жизнь.
Машина давно катила к дому: еще два поста — и ау. Хм, — усмехнулся про себя Леха, — караулка, значит, домом успела стать?
* * *
С последнего поста сменился чужой, Юрка Кирпичев, Кирпич — и разговоры в машине затихли. Кирпич был самым мирным стариком, но и он не удержался, сказал:
— Что, Марчелла, постарел? — уже не с лехиной интонацией.
Марчелла послушно швырнул хабарик за борт.
Леха снова молча усмехнулся: этим он в силу возраста, наверное, от своих от питерских и отличается: ты, Марчелла, либо
