Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин
— Танька! — закричала она на всю улицу. — Неужели это ты? Поверить не могу. Шла и думала сейчас о тебе. Уже решила: первая моя командировка — в Андреевское. Безумно хотелось увидеть тебя, тем более после такой оглушительной статьи.
— Как ты здесь оказалась? — удивилась не менее ошеломленная Таня.
— Как? Я работаю в «Молодежке». Уже почти месяц.
Таня не видела Верку более трех лет, с тех пор, как они получили университетские дипломы. Таня уехала в Андреевское, а Верка — в Курганскую молодежную газету. Они изредка переписывались, но не ради того, чтобы излить душу, а скорее напомнить друг другу о себе. Правда, с полгода назад Таня писала ей о своих переживаниях по поводу прочности семейных уз. На что Верка ответила: заведи ребенка и все встанет на свои места.
Верка почти не изменилась с тех пор, как они расстались. Разве что чуть-чуть раздобрела, да лицо стало покруглее. Тане часто не хватало ее, особенно в трудные минуты. Верка никогда не унывала, она легко жила, легко относилась ко всему. Таня посмотрела на ее простенькую серую юбку, на шерстяную кофту-самовязку и спросила:
— А каким все-таки ветром тебя занесло в Среднесибирск?
— Надоело в Кургане. Там жизнь стоит на месте. Каждый репортаж высасываешь из пальца, писать не о чем. А здесь люди на работу летают на вертолетах, открывают месторождения нефти, строят новые города. Ты не можешь себе представить, как я тебе завидовала. Как у тебя с Андреем?
— Едет переучиваться на АН-24.
— Ну, вот видишь. А ты?
— Иду устраиваться на работу.
— Так вы уехали с Севера?
— Уехали, — тряхнула головой Таня.
— А куда ты идешь? — спросила Верка.
— К твоему редактору.
— В «Молодежку»?
— В «Молодежку», — ответила Таня.
— Ты не поверишь, как я рада, что мы опять будем вместе, — она попыталась обнять Таню и опять чуть не выронила из кулька пирожки.
— А вот представь себе, верю, — ответила Таня, почувствовав, что у нее начинает улучшаться настроение. И тут же спросила: — Ты не замужем?
— Не везет мне на мужиков, — сказала Верка и взяла Таню под руку. — Пойдем, я тебя провожу к редактору.
Разговор с Сергеем Загородневым, оказавшимся молодым, широкоплечим, приветливым парнем, еще более поднял настроение Тани. Он почти не расспрашивал ее, ему все рассказал Александр Николаевич. Загороднев просто собрал в кабинете всех сотрудников и представил им нового корреспондента. Узнав, что они давние подруги с Верой Калюжной, редактор даже обрадовался.
— Тем легче вы найдете общий язык, — сказал он. — Ведь жить вам придется в одной комнате.
Эта комната оказалась здесь же, в редакции. Она находилась в полуподвальном помещении. Комната была убогой и темной.
— Мы с тобой здесь будем, как дети подземелья, — оглядевшись, сказала Таня подруге.
— Не дети подземелья, а дочери нашей передовой советской эпохи, — поправила Вера.
Но в душе Таня обрадовалась и этой комнате. «Пока Андрей будет учиться, выдержу, — подумала она. — А там, может быть, найдем что-нибудь получше».
МЕТРЫ ИЛИ ОТКРЫТИЯ?
Таких морозов, какие стояли перед Новым годом, Остудин еще не знал. Воздух серебрился от кристалликов льда, дыхание замерзало у самых губ, оседая куржаком на ресницах и ушанке. Остудин шел на работу, прикрывая лицо меховой рукавицей. Снег под унтами скрипел и сухо похрустывал, словно мелко истолченное стекло. Желтобрюхий жуланчик, пытаясь перелететь улицу, перевернулся, как подстреленный, и упал под ноги Остудину. Роман Иванович нагнулся, поднял птицу и увидел, что она жива. Жуланчик смотрел на него маленькими, похожими на черные бусинки глазами, словно просил о помощи. Остудин сунул его в рукавицу, не зная, что делать с находкой.
Над Таежным поднимался мглистый серый рассвет. В окнах соседнего дома, в котором жил тракторист экспедиции Быстров, горел свет. Сам Быстров копошился во дворе у стога сена. Он был одним из немногих жителей поселка, державших корову. И Остудин подумал, что коровья стайка — единственное место, где в такую стужу может спастись птица. Быстров, кряхтя, поднял над головой огромный навильник сена и понес его корове. Остудин двинулся за ним.
Дверь в стайку была приоткрыта, из нее белыми облачками выкатывался пар. Услышав за спиной скрип шагов, Быстров обернулся, узнал Остудина и остановился. Начальник экспедиции еще ни разу не заходил к нему. Роман Иванович достал из рукавицы жуланчика и, показав его Быстрову, спросил:
— Не пустишь на постой? Сейчас на дороге подобрал. Прямо передо мной свалился.
— Куда же его деть? — ответил Быстров, открыв ногой стайку.
В стайке было сумрачно и тепло. Быстров уложил сено в ясли, около которых задумчиво пережевывала жвачку рогастая черно-пестрая корова, и повернулся к Остудину. Роман Иванович разжал ладонь, жуланчик испуганно вспорхнул и уселся на ясли.
— У меня их тут несколько штук, — Быстров кивнул в сторону птахи. — Чуют, где тепло, — он уперся грудью в черенок вил, спросил: — Морозов-то таких, поди, еще не видывали?
— Не приходилось, — признался Остудин и потрогал кончиками пальцев правую щеку. Она горела после обжигающего холода.
— Нонче погода, словно сдурела, — задумчиво сказал Быстров. — Не дай Бог поехать в тайгу да поломаться.
— А ехать надо, — заметил Остудин.
— Вот я и говорю: упаси Бог поломаться. Враз околеешь.
Остудин понял, на что намекает тракторист. Руководство экспедиции торопилось проложить зимник на Кедровую площадь. Бригада Вохминцева заканчивала там бурить первую скважину. Но у буровиков кончились летние запасы, и теперь даже солярку приходилось завозить вертолетом. При таком снабжении многое не сделаешь. Остудин ковырнул носком унта коровью подстилку, спросил:
— Ты думаешь, в такие морозы до Кедровой не добраться?
— Добраться-то можно, — ответил Быстров. — Но кто же захочет в такой мороз отрываться от теплой печки?
