Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Вставай, вставай, немцы!
Виктор быстро вскочил на ноги, в глаза брызнуло солнце: вот он, этот яркий живительный свет!
У летчика сразу возникла мысль: не теряя времени, бежать в лес. Мозг его работал лихорадочно.
— Нет, нет, не успеть!.. Мотоциклисты догонят в два счета, поймают или расстреляют на ходу…
Оставалось одно — обороняться. Вдвоем они быстро сняли с коляски ручной пулемет, взяли автоматы и весь запас патронов, не оставили под стеной и карабины.
— Вон туда! — кивнул Алексей на низкорослый кустарник, росший метрах в сорока. — Подальше от хаты, немцы ее сразу же подожгут… К тому же нам потребуется хорошее обозрение… Кусты — самая подходящая позиция…
Глухонемой помогал им подносить в кусты оружие, патроны. Затем Привалов махнул ему рукой: уходи, мол, спрячься. Тот в нерешительности потоптался на месте, не зная, что делать дальше, беспомощно развел руками, понимая всю бессмысленность своего нахождения в этот момент у кустов, медленно поглядывая то на летчика, то на Виктора, которые уже легли в кустах и замерли в ожидании, то на мотоциклистов, поблескивающих на солнце касками, побежал и закрылся в хате.
— В хате спрятался, — проводил глазами глухонемого Алексей. — Нашел себе дот!.. Сгорит заживо, бедолага, или фашисты расстреляют…
Гитлеровцы, по всему видать, не знали точно, но могли догадаться, где конкретно скрываются убившие их солдат и угнавшие мотоцикл, и верно определили направление, в каком они уехали. Неожиданная встреча у реки дала свои результаты. В намерения гитлеровцев входило перетрясти деревню, подозреваемых допросить, если понадобится — расстрелять. Повадки оккупантов были досконально известны Алексею, и допустить, чтобы пострадали невинные люди, нельзя было даже ценой своего личного спасения. И он принял единственное в этих условиях верное решение: обнаружить себя и тем самым отвести смертельную угрозу от ничего не подозревавших жителей деревни, название которой он так и не узнал.
Едва только колонна поравнялась с ними, направляясь к крайним хатам, как Алексей и Виктор открыли по ней стрельбу. Немцы остановились. Все их взгляды были устремлены на вдруг ожившие кусты, обрушивавшие ливень пуль. Из кузова грузовика не выпрыгивали, а падали в страхе солдаты и зарывались носами в траву. Мотоциклисты развернулись и двинулись на огневую позицию Алексея и Виктора. Но после короткой пулеметной очереди летчика первый мотоцикл круто свернул в сторону и перевернулся на бок, подмяв под себя троих солдат. Мгновенно вспыхнул и второй мотоцикл, очевидно, пуля или целая очередь попала в бензобак и бензин загорелся, в отчаянии затрепетав высоким пламенем. Солдаты по приказу офицера, размахивающего пистолетом, стали подниматься с земли и, пригибаясь, обходить злосчастный кустарник, ставший для многих из них роковым. Но их по-прежнему встречали очереди из пулемета и автомата. Фашисты падали сраженные, до кустов доносились крики раненых. Живые снова падали на землю, их снова поднимал окрик офицера, прятавшегося за бронетранспортером, который развернулся и двинулся на кусты, грозно глядя на них черным оком орудийного ствола.
— Гранату бы! — скрипнул зубами с досады Алексей. — Из пулемета его не возьмешь…
Напрасно посылал очередь за очередью из автомата Виктор — пули отскакивали от брони машины, как горох от каменной стены. Бронетранспортер медленно двигался — видимо, тот, кто его вел, побаивался, что в кустах есть что-нибудь помощнее, чем пулемет и автомат, однако плевался огнем из своего пулемета, а затем из мелкокалиберной пушки, установленной в его башне. Снаряды ложились перед кустами, сзади, справа, слева. Алексей уже подумал, что фашисты мажут специально, чтобы взять их живыми.
— Давай поближе, еще трошки, подлюга, — в отчаянии суетился Виктор, молодыми зоркими глазами целясь в смотровое окно водителя бронетранспортера.
Однако он не успел нажать на спусковой крючок автомата. Черный узкий зев ствола пушки вспыхнул коротким пламенем, послышался неприятный свист, перемешанный с еще более противным шипением, и снаряд разорвался в кустах. И все на несколько секунд смолкло, потонуло во тьме. Виктор, оглушенный, как взрывом тола рыба в реке, без сознания упал лицом на автомат. Алексей негромко вскрикнул и, пытаясь подняться, перевернулся на спину. В последнее мгновение увидел он голубое бездонное небо, куда ему так хотелось взлететь, он даже хотел пошевелить руками, поднять и расправить их, как крылья, но не смог…
Буквально за две-три минуты до этого рокового взрыва в кустах Осташенков уже развернул на опушке леса свою сорокапятку, сам приник к прицелу и дал команду: «Огонь!» Прогремел выстрел, снаряд упал недалеко от бронетранспортера, но не остановил его.
— Глаз уже не тот, — пробурчал недовольно Павел Александрович. — Старею я, Коржиков, чтоб ты знал!..
Григорий Коржиков тут же молча плечом оттеснил в сторонку Осташенкова, сам взглянул в прицел, и пушка вздрогнула, подняв с земли пыль. На этот раз снаряд, вырвавшийся из нее, с яростью врезался в цель. Бронетранспортер закрутился на месте, и из него повалил черный дым.
— Молодец, Коржиков, ухохотал ты его! — вне себя от радости закричал Павел Александрович. — Так, так его, мать его!..
Коржиков быстро взял на прицел вторую машину, которая тоже после меткого выстрела как-то высоко подняла зад и уткнулась стволом в дорогу, потом повалилась на бок и заглохла.
— Ай да Коржиков! — опять не сдержал свои эмоции Осташенков. — Глаз — алмаз, чтоб вы знали! — крикнул он товарищам. — Молодец, Коржиков!
Немцы, не добравшись до кустарника, в панике стали пятиться назад и разбегаться. От леса раздались крики: «Ур-а-а-а!» На фашистов наводили страх не столько меткие выстрелы из пушки — такое бывало не раз, сколько люди чуть ли не в белых подштанниках, словно призраки, выбежавшие из леса и ринувшиеся на них. Многим гитлеровцам показалось, что это вдруг воскресли те, кого они расстреляли и повесили, чувствуя безнаказанность: ан, нет, приходится нести ответственность за содеянное злодеяние. Такое немцам даже в сказках в детстве не рассказывали «гросмутеры». Мистический страх усиливало и то, что призраки метко стреляли из немецких же автоматов и с непонятными криками «Мать-перемать…!» укладывали на далекую от Германии землю то Ганса, то Фрица, то еще какого-нибудь Рихарда. Неповрежденный грузовик, тревожно урча и дергаясь, как в лихорадке, развернулся и тронулся назад. Уцелевшие солдаты на бегу цеплялись за борта его кузова, пытаясь спастись от неминуемой смерти. Офицер, прыгнувший в кабину водителя, бил его кулаком в плечо и кричал:
— Шнель, шнель, шуфт!
