Создатель эха - Ричард Пауэрс
Вебер хотел ответить, что он знает про группу и про музыкальные предпочтения юноши ровно столько же, сколько и она. Его злило, что она прониклась к Марку спонтанно, в то время как у него были вполне конкретные мотивы.
Они отыскали свободную кабинку в углу. Барбара отошла к бару и вернулась с двумя ребристыми пластиковыми стаканчиками светлого пива. Она перегнулась через стол и прокричала ему в ухо:
– Ты, наверное, думаешь: «И как я здесь оказался?»
– С чего ты взяла?
Она поймала его взгляд, не понимая, серьезно он или нет.
– Да так. Это я, скорее, про свое поколение.
Вебер обвел руками толпу.
– Это все постоянные клиенты?
Она пожала плечами, мол в целом – да.
– Кто-то из них мог быть в баре в ту ночь, когда Марк и его друзья…
Музыка заглушила конец его мысли.
Барбара наклонилась, опершись локтями о столешницу.
– Полиция всех опросила. Никто ничего не знает. Как и всегда.
Они пили в тесной кабинке, осматривая помещение. Он смерил женщину взглядом. Вблизи она походила на ребенка в предвкушении дня рождения. Ее странная замкнутость не давала Веберу покоя. За закрытой позой и подорванной уверенностью скрывалась какая-то трагедия, из-за которой она теперь влачила существование, не соответствующее ее потенциалу. Словно потеряла – или отсекла – часть себя, отказалась участвовать в коллективной гонке, что с каждым днем становилась все более бешеной. Может, стала отшельницей из-за повреждения префронтальной коры? Но иногда даже не требуется никаких травм. Вебер сталкивался с таким замыканием. Их что-то роднило. Нечто большее, чем тотальное неузнавание Капгра. Равноотчужденные сироты под общей опекой. Она пережила кризис, очень похожий на тот, который распирал Вебера изнутри.
Поймав любопытный взгляд мужчины напротив, она потянулась и взяла его за запястье.
– Ты это имел в виду под «неважно»?
Даже в крепкой хватке женщины его дрожащая конечность не унималась. Как и все тело: Вебера трясло, словно он секунду назад пытался поднять над головой предмет, во много раз превыщающий его собственный вес.
Она наклонилась и коснулась его подбородка.
– Послушай меня. Они – никто. И не имеют над тобой власти.
До него не сразу дошло, что они – это суд общественного мнения.
– Как видишь, имеют, – ответил Вебер. Причем имели над ним больше власти, чем он сам. Первая эволюция коры мозга произошла вследствие усложнения социальной организации. Половину сознания взяла под контроль стадность – главнейшее давление отбора. И формируют его как раз те самые «они».
– Какое тебе дело до этих обезьяньих ритуалов? – спросила она, словно прочитав мысли. – Пусть себе дальше вычесываются. Самое главное – то, что твое дело для тебя значит.
Только вот для него работа больше ничего не значила. Смысл исчез, осталось лишь решение суда. Барбара в бессилии склонила голову. И Вебера как прорвало.
– В этом-то и проблема. Все, что пишут рецензенты, – абсолютная правда. Мои методы вызывают много вопросов.
Честное признание отозвалось восторгом. Она прищурилась и покачала головой.
– К чему ты это?
– Я приехал сюда не для того, чтобы помочь попавшему в беду человеку. Изначально я преследовал другую цель.
Музыка стихла; люди вокруг усердно стремились заняться созданием новых людей. Не в силах вынести зрительный контакт, он уставился на пивную пену.
– Да и веря, что могу ему помочь, я проявляю чистой воды нарциссизм. Нечего мне предложить ему, кроме химического дробовика. «Вот, держи, скрестим пальцы – авось поможет».
Она погладила его по костяшкам тыльной стороной большого пальца, словно отточенным за годы жестом.
– Какая ему польза от нейробиологии? Высокомерие, одним словом. Своего рода шарлатанство. Что я вообще здесь делаю?
Барбара, ссутулившись, молча продолжала поглаживания. Слова о притворстве задели ее, распалили собственные мысли. И только глаза уверяли: сочувствие, дезориентация. Она потрясла его запястьем в воздухе. Рука почти не дрожала.
– Все, хватит самобичевания. Давай потанцуем.
Вебер от неожиданности вжался в стенку кабинки.
– Я не танцую.
– Что? Все живое танцует. – Она рассмеялась, заметив его ужас. – Просто выйди в зал и подергайся. Как будто жуков ловишь.
У Вебера не осталось сил упрямиться. Словно морской буксир, она потащила его на середину танцпола. Он полз следом, ожидая указаний, но тех не последовало. Мысль о танцах в баре с незнакомой женщиной вызывала дурноту – ту же, что обычно настигала после целого дня безделья. Но они всего лишь спонтанно решили ненадолго сбежать от реальности. Мысль о том, что происходит что-то запретное и неправильное, вызывала смех. Как перлы, которыми он делился с Сильви – «нападение с применением мертвого оружия». Они вертелись и крутились. Вокруг колыхалась толпа. Сальса и буги-вуги. Бокс-степ и ритмичное топтание. Чудные извивания под еще более чудную мелодию аппалачской скрипки и бряцающих гитар. Молодая пара рядом пристально смотрела друг другу в глаза и энергично отбивала подошвами пол. Позади них потомок племени понка чередовал шаги и повороты, партнерша то и дело взмывала в воздух. Гнущиеся колени, трясущиеся плечи. Барбара оказалась права: все живое кишело в притяжении луны.
Она рассмеялась:
– Выглядишь великолепно!
Выглядел он как дурак. Неуклюжий, неоперившийся птенец. И все же тело пульсировало в такт. Музыка прекратилась, выбив из упоения. Вебера окатило стыдом, и он поспешил заполнить образовавшуюся пустоту:
– Как думаешь, Марк с друзьями танцевал в тот вечер?
Она задумчиво прищурилась.
– Бонни сказала, что с ними в тот раз не поехала. Но им ничто не мешало найти себе женскую компанию на месте. Не обошлось без выпивки. И других веществ. Больше Марк ничего мне не рассказывал.
Снова заиграла музыка: тяжелый блюграсс-метал. Вебера накрыло легкой, бесконечной волной. Даже двигаться стало невыносимо.
– Пойдем, – сказал он. – Нам пора. Вряд ли что-то здесь выясним.
Она наверняка разделяла его мнение. И трепет изнеможения. Они были никем, бежали от разоблачения. В выражении Барбары он увидел отражение собственной слабости, хоть женщина и старалась изображать беспечность. Она отыскала выход, и они выпали из облака дыма и шума в звездное небо. Вебера охватило невероятное спокойствие, беспомощная безмятежность, и он знал, что спутница погрузилась в безмолвие вместе с ним. Воздух загустел и зачерствел от жатвы. Доктор направился к машине, шаркая по гравию. Она остановила его, схватив за локоть.
– Тише. Прислушайся!
И он услышал, но уже в ночном варианте. Грохочущий гул насекомых и визги охотящихся на них хищников, перемежающиеся совиными уху-уху и характерными антифонными кличами койотов. Все они слышали людей и знали их лишь как часть огромной гаммы звуков. Живые существа разного калибра, для которых придорожный бар – всего лишь холмик в непрерывной грани ландшафта, очередной кишащий узловой пункт в биоме, где есть, чем поживиться.
Самая одинокая из всех встречавшихся Веберу женщин смотрела на него, отчаянно нуждаясь в общении, в доказательстве того, что ее существование – не продукт собственного разума. Он прислушивался к ночи, к ее обособленности. Но как и тайный свидетель Марка, оставивший
