Кайран Вэйл. Академия Морбус - Игорь Углов

Переплетение линий, углов, дуг, рунических символов и цифр, которые постоянно менялись, накладывались друг на друга, расползались и снова собирались. Это было похоже на сон безумного архитектора, на попытку изобразить четырёхмерный объект на двухмерной плоскости. Но в этом хаосе угадывалась структура. Знакомая структура. Очертания академии Морбус, но… иные. Более угловатые, более агрессивные, лишённые поздних пристроек и украшений. И в самом центре этой проекции, в месте, соответствующем Сердцевине, зияла не пустота, а сложнейшая, многослойная мандала из переплетённых и разорванных кругов. И один из этих кругов, маленький, на периферии, в районе восточного крыла, пульсировал тусклым, больным светом. На нём была трещина.

Слабый узел. Тот самый.

— Первый прототип, — прошептала Бэлла, зачарованно глядя на проекцию. Её глаза бегали по линиям, схватывая детали с пугающей скоростью. — Они не строили школу. Они строили… машину. Машину для удержания. И с самого начала в расчётах была ошибка. Или… не ошибка. Заложенная слабость.

Я не мог оторвать взгляд от пульсирующего узла. Видеть его не как смутное ощущение, а как чёткую геометрическую форму… это меняло всё. Это было не абстрактное «больное место». Это была инженерная недоработка, структурный изъян в самой основе замысла.

Да… — прошипел Леон, и в его голосе звучала такая напряжённая, хищная жажда, что у меня по спине пробежали мурашки. — Вот он. Шов. Разрыв. Слабое звено в цепи. Видишь, как он искривлён? Как нити силы обтекают его, создавая область напряжения? Он не выдержит прямого, концентрированного давления. Его можно разорвать.

— Разорвать? — переспросил я, всё ещё не веря.

— Не разрушить стену. Разорвать шов, на котором она держится. Выпустить давление. И тогда… тогда вся конструкция, вся эта красивая, больная песня… она пойдёт трещинами. Не сразу. Не всюду. Но система потеряет целостность. Она начнёт расползаться по швам. — ответила Бэлла.

Проекция перед нами вдруг завибрировала, линии поплыли. Терминал издал пронзительный, недовольный писк. Мы переглянулись. Время истекало. Система, вероятно, уже заметила несанкционированный доступ.

— Кристалл, — бросила Бэлла. — Быстро!

Я выхватил из желоба её кристалл-накопитель. В тот же миг проекция погасла, и терминал испустил последний шипящий звук, словно засыпая. Тишина снова опустилась на зал, но теперь она была настороженной, заряженной.

Мы побежали обратно, не оглядываясь, впитывая в себя каждый образ, каждую линию с той проекции. В комнате семь, дрожащими руками, Бэлла вставила кристалл в портативный проектор. Изображение было нестабильным, фрагментированным, но узнаваемым. Тот же хаос линий, та же мандала в центре, тот самый пульсирующий узел.

Леон, разбуженный нашим возвращением, смотрел на проекцию, и его лицо было бледным от изумления.

— Это… это теория катастроф, воплощённая в камне, — пробормотал он. — Они пытались стабилизировать нестабильную систему, наложив на неё другую, ещё более жёсткую систему. И создали резонансную ловушку. Этот узел… — он ткнул пальцем в пульсирующую точку, — …это точка бифуркации. Место, где система может качнуться в любую сторону. К полному распаду. Или к… новой, ещё более жёсткой стабилизации.

— Или мы можем качнуть её в нужную нам сторону, — закончила мысль Бэлла. Её глаза горели холодным, почти безумным светом. — Мы нашли не просто слабое место. Мы нашли рычаг. Архимедов рычаг, способный перевернуть весь этот мир.

Мы сидели втроём, и воздух в комнате казался густым от осознания. Вся наша борьба, все наши страхи и рискованные вылазки привели нас сюда. К пониманию. Не моральному, не философскому. Инженерному. Мы держали в руках чертёж тюрьмы и видели, где ржавеет засов.

— Так и что нам делать с этим? — тихо спросил Леон, снимая очки и устало протирая глаза.

— Изучить, — немедленно ответила Бэлла. — Досконально. Каждую линию, каждый символ, каждое соотношение. Нам нужно понять не просто «где», а «как». Как именно сила течёт через этот узел. Где находится точка приложения. Какая частота резонанса вызовет не стабилизацию, а разрыв.

— А потом? — настаивал Леон.

— Потом, — сказала я, и мой голос прозвучал в тишине неожиданно громко, — мы решим. Использовать это знание, чтобы сбежать? Чтобы разрушить всё к чертям? Чтобы… выторговать себе место у нового стола, если старый рухнет?

Вопрос повис в воздухе. Самый главный вопрос. Цель. Раньше ею было выживание. Потом — понимание. Теперь, когда понимание было у нас в руках, нужно было определить, что делать с этой страшной силой.

— Сначала изучение, — твёрдо повторила Бэлла, как будто отвечая на мои невысказанные мысли. — Бездействие сейчас — тоже решение. И оно хуже любого риска. Мы копали, чтобы найти правду. Мы нашли. Теперь нужно найти, как с ней жить. Или как её использовать.

Она посмотрела на меня, и в её взгляде не было прежней гиперопеки. Было партнёрство. Равенство перед лицом чудовищного открытия. Мы были больше не тренером и учеником, не спасателем и жертвой. Мы были со-заговорщиками, стоящими над чертежом собственной судьбы и судьбы всего Морбуса.

Леон медленно кивнул.

— Я займусь математикой. Анализом потоков, расчётом нагрузок. Мне нужны будут точные копии всех символов, всех числовых соотношений.

— Я изучу символику, исторический контекст, — сказала Бэлла. — Возможно, в мандале закодированы не только инженерные, но и метафизические принципы.

— А я… — я сделал паузу, — …попробую почувствовать. Не по чертежу. По месту. Мне нужно пойти туда, к восточному крылу, и… прислушаться к этому узлу. Наяву.

Бэлла хотела возразить, я видел это по мгновенному напряжению её губ. Но она сдержалась. Она понимала. Теоретические выкладки были жизненно важны. Но окончательное решение, момент истины, будет зависеть от того, что я почувствую в той точке, когда встану над самым разломом в фундаменте мира.

Мы разошлись под утро, когда в коридорах уже послышались первые шаги дежурных. Схема, запечатлённая в кристалле, была спрятана в самой глубине матраса моей койки, рядом с блокнотом Малхауса. Я лежал, уставившись в темноту, и чувствовал, как внутри меня бушует буря. Не голод. Не страх. Странное, тревожное предвкушение.

У нас был ключ. Ключ от самой большой тюрьмы из всех. И теперь нам предстояло решить, повернуть ли его, и если да — то в какую сторону. В сторону свободы, ценой всеобщего падения? Или в сторону новой, ещё более прочной клетки, которую мы построим сами?

«Не бойся выбора,» — однажды посоветовал Голос. — «Бойся бездействия. Мир, что стоит, заслуживает падения. А тот, что родится из обломков… он будет нашим. Начни с малого. С одного узла. Разорви его. И посмотри, что будет петь камень после.»

Я закрыл глаза, пытаясь заглушить этот голос, но он звучал уже не извне. Он звучал из самой глубины моей пустоты. И его слова находили отклик в той части меня, что устала от страха, от