На встречу дня - Ежи Вавжак
И тут Ядвига, поначалу растерявшись было от неожиданности, но отнюдь не убежденная его аргументами, дала волю всем своим даже самым затаенным обидам.
— А что ты имеешь?! Очень тебе помогли твои товарищи?! Как ты был подручным, так подручным и остался, делаешь самую грязную работу! А держишься за них как репей, прилип к ним неизвестно ради чего и готов им всего себя отдать. Не обманывай себя и меня: не о благе ребенка ты думаешь! Просто боишься, чтобы они тебя не выгнали. Они для тебя — все, а домом ты мало интересуешься. Дом у тебя вроде общежития, где можно хорошо поесть и выспаться. И я, и ребенок тебе не нужны... Вон Яниц, например, тоже член партии и даже какой-то начальник, а каждое воскресенье ходит с женой в костел. И живут они чинно, как все люди...
— Так ты считаешь? — У него даже горло перехватило. — Это для меня пример? Паршивый флюгер, который крутится, куда ветер дует. Ты думаешь, если я рабочий, то глупее его? И папочка твой выше меня — а как же — ведь у него эта жалкая лавчонка!
— Оставь в покое моих родителей!..
На этом разговор и закончился, а вернее, был прерван, так как Леон хлопнул дверью и вот сейчас он вглядывается в улицу, курит вторую кряду сигарету, воспроизводит в памяти отдельные эпизоды ссоры, словно наяву видит резкие жесты, упрямо сжатые губы, и все более убеждается: как ни кинь, правда на его стороне.
«Эгоистка, ограниченный человек... А может, тут и моя вина? — приходит ему вдруг в голову. — Мало с ней говорил, не посвящал в свои дела? Я иду вперед, а она тащится за мной как укор совести. Ведь и правда, она все время дома: кухня, ребенок, готовка, уборка, да еще эти визиты к родителям, которых в чем угодно можно упрекнуть, только не в добром расположении ко мне и к моим делам. Значит, дом для меня все равно что общежитие... Ну а как быть с таким человеком, если не замкнуться в себе, лишь бы избежать этих бесконечных вспышек гнева, этих ссор, которые длятся потом неделями. Но ведь я все еще люблю ее... Не знаю, как найти выход из этого положения. Но одно ясно, рано или поздно, вопрос придется ставить по-мужски, как сегодня: или мы будем разговаривать по-человечески, и ты станешь вести себя как нормальная женщина, или я выматываюсь из дому ко всем чертям!.. А ведь умеет же поддеть, стерва. Она думает, я вступил в партию, чтобы сделать карьеру». — Леон криво улыбается, но тупая боль в груди долго не утихает. Поболтавшись по улицам еще с полчаса, Леон выбирает самое простое — заглянуть к Бялому. Казик живет с матерью через два дома.
— Ты о чем это задумался, Леон? — вывел его из задумчивости веселый голос. — Того и гляди под машину попадешь.
На другой стороне улицы стоял Яниц, держа руку на плече жены. Леон подошел, поздоровался с Вероникой, крепко пожал руку старику.
— Куда это ты нацелился? В субботу?
— Если есть желание, идемте со мной, пан Яниц, — и он с опаской посмотрел на Веронику, будто заранее предугадывал ее реакцию.
— Он как раз для вашей компании, — сморщила та брови. — Каким вы его мне привели после последней получки? Я уж думала «Скорую помощь» вызывать, до того было плохо бедняге.
— Ты здорово, мать, преувеличиваешь, — замялся Яниц.
— Ну как, идем? — спросил Леон вызывающе.
— В Бялому? — протянул Яниц и отрицательно покачал головой. — Тоже выбрал себе дружка... Знаешь, с меня хватит, что я с вами по восемь часов в сутки маюсь. Давай лучше к нам.
— А что это вы так против Бялого? — обеспокоенно спросил Леон, давая понять, что от приглашения отказывается.
Почему сегодня все против него? Осуждают его дружбу.
— Какие у вас претензии к этому парню? Он такой же, как и все мы, даже Гурный последнее время на его стороне, а вы?..
— Ну чего мы здесь на улице будем выяснять? — махнул рукой Яниц. — Пошли, мать, — он протянул Леону руку, — привет. В другой раз поговорим о твоем дружке. Если, конечно, ты захочешь. Я ведь могу и ошибаться. Мне бы очень хотелось, честно говоря, чтобы я был неправ насчет этого парня.
— До свидания, — буркнул Леон. — Быть может, попозже зайду.
«Если уж у кого и есть претензии к Бялому, так это в первую очередь у меня... Только какие? Что меня обошел, ловчее оказался в подходящий момент, в передовые сталевары вышел, когда еще ничего не умел, как тогда все мы, молодые. И уж если осуждать его, то только за то, что дурь в башку ударила, не дорожил он оказанным ему доверием, не учился, думая, что так будет всегда, что слава ему поможет — так вот за то, что спасовал перед трудностями, за то, что бросил все к чертям и ушел на другую фабрику, на легкие хлеба, — так он, наверное, думал. Значит, уж если, черт побери, осуждать Бялого, то только за то, что не использовал возможностей, которые ему были предоставлены. А такое он в жизни больше не получит. И я тоже... Ну а за каким дьяволом она, эта возможность, мне нужна, неужели так не проживу? Без протекции?» — рассуждает Леон, вспоминая те годы.
В те годы скоростными темпами расширялся металлургический комбинат «Страдом», доменные печи, прокатный цех, мартеновский цех, кокосовые печи, агломерационные печи, все начинали сначала. Вырос новый цех, огромный корпус с шестью мартенами, возле старого, вросшего в землю. И совсем не было людей, не было нужных людей, профессионально подготовленных, опытных. Делали ставку на молодежь, другого выхода не
