На встречу дня - Ежи Вавжак

повзрослевший парень влюблен в девчонку, которой, если говорить начистоту, еще в куклы надо играть, а не бегать на свидания. А позже, когда Барбаре исполнилось шестнадцать лет, над Зенеком смеялись уже открыто, его упорство не приносило ожидаемых результатов: теперь он был одним из многих парней, кружащих вокруг этой девушки. Но Зенека нельзя было отнести к людям, которые легко сдают свои позиции. Делая вид, что многого не замечает, а многому не придает значения, он по-прежнему сопровождал ее повсюду, ходил с ней в кино, в кафе, а в субботу — на танцы в заводской клуб.

Зенек подошел к дому, издали здороваясь со всем семейством. Барбара окинула его критическим взглядом. На нем был синий двубортный костюм, белая рубашка, крепко стянутая у ворота бордовым галстуком. Судя по вспотевшему лицу и слипшимся прядям светлых волос, падающих на выпуклый, упрямый лоб, он чувствовал себя в этом костюме не совсем ловко. Не дожидаясь приглашения, Зенек сел на скамейку рядом с Яницем и вступил с ним в беседу, демонстративно не замечая женщин, хотя пришел он сюда, собственно говоря, только ради Барбары. Но здесь это считалось правилом хорошего тона.

— Я был сегодня на собрании заводского комитета, — сказал Зенек, не скрывая возмущения, — подводили итоги за полугодие. Если дело дальше так пойдет, мы выиграем соревнование не раньше, чем через десять лет. Можете себе представить — мы на третьем месте от конца.

— А ты сразу хотел бы первое да еще премию, — рассмеялся Яниц, хотя эта новость была тоже ему неприятна. — Кому-то надо быть первым, кому-то последним, все правильно. Главное — хорошо выполнить работу, парень. Варить хорошую сталь, вот что надо, качество давать, а не только количество.

— Да что вы толкуете, — с досадой воскликнул Зенек, — будто не знаете, в чем дело. Ведь это не мы виноваты, не наша бригада. Мы не хуже других.

— Может, и так... А кто ж тогда виноват. — Он внимательно, но с явным неодобрением посмотрел на Зенека, хотя вообще-то любил этого запальчивого паренька, который совсем недавно приобщился к профессии сталевара, но стал уже полезным членом его бригады.

А неудовольствие Яница сейчас проистекало от того, что он, как и большинство пожилых, опытных людей, не любил слишком поспешных суждений. И ненужных эмоций. Сталь эмоций не любит. Да, быстрота это, конечно, быстрота в действиях, когда ясна обстановка и точно указана цель, но без нервов, без истерики.

— Кого нам дали мастером? Ну, скажите сами. Я понимаю... — Он махнул рукой, не докончив мысли, словно она, эта мысль, подрывала заранее продуманную линию обороны или наступления, смотря как на это взглянуть. — Но с Гурным мы мало чего наработаем. Помните, как у него шло со стажировкой? А разница какая — что, он сразу так и поумнел? Сдал экзамены и готово, может теперь руководить таким коллективом?

— Он ведь инженер, — Яниц сказал это без особой убежденности, скорее просто справедливости ради. — За красивые глаза дипломов не дают. Значит, он заслужил. Я не раз видел Гурного, когда его брали в оборот. Съесть он себя не дал.

— Да что там! Вы говорите так, будто не знаете, что у нас требуется от мастера. Дали бы нам Пёнтека или Мусялка, вот тогда бы сразу было другое дело. И зарплата стала бы побольше.

— Это тот Гурный, отец которого живет на нашей улице? — спросила Барбара, она поначалу прислушивалась к их беседе со скучающим лицом, но тут вдруг проявила интерес.

— Вроде да, — буркнул Зенек.

— Как это — вроде? — удивился Яниц. — Он, правда, уже несколько лет не живет здесь, но вы должны его помнить... Он чуть постарше вас, но парень наш.

— Он поссорился с родителями, когда учился еще в институте, — вмешалась жена Яница, — и с тех пор редко здесь бывает... Странная у них семья. Брат остался служить в армии, сестра рано выскочила замуж, только мать ее и видела, как и сыновей.

— Странная, говоришь, — нахмурился Яниц. — Что ж тут странного? Разбрелись дети по свету, свили свои гнезда. Но Гжегож, видишь вот, вернулся сюда из Кракова. И хотя живет в рабочем общежитии, из города не уезжает. Это кое о чем говорит.

— На наше несчастье, — не унимался Зенек. — Одна надежда, что у нашего начальника лопнет терпение и они его пошлют ко всем чертям. Или назначат мастером на копровый двор, где дробят лом — там ничего не завалишь, — Зенек рассмеялся с облегчением, словно это свершилось.

— Какой же ты дурак, — неожиданно зло сказала Барбара, повернулась и быстро пошла вперед.

— Что это она? — Зенек обратился к Яницу.

Старик лишь пожал плечами, но на губах у него играла едва приметная ухмылка.

— Беги за ней, малый, — сказала Вероника. — Что за взбалмошная девчонка! У меня другой раз руки так и чешутся отшлепать ее.

— Ладно, мать, успокойся, — урезонивал ее Яниц, когда Зенек побежал за Барбарой. — Знаю я, как ты любишь ее... как мы ее любим, — поправился он. — В ней вся наша надежда. Одна она у нас осталась.

— Ты опять за свое. Перестань! — сказала Вероника на удивление резко, впервые за много лет обратилась она так к мужу.

Яниц не оскорбился и ничего ей не сказал, он лишь молча взял лейку и направился к колонке, чтобы не видеть ее глаз, полных слез, и дрожащих от еле сдерживаемых рыданий губ.

Зенек вскоре догнал Барбару.

— Ты что? — схватил он ее за руку.

Она замедлила шаг, возбуждение сошло с ее лица, но продолжала идти молча. И только когда они подошли почти к самому мосту, на губах ее появилась легкая улыбка и она вновь принялась в такт шагам размахивать своей лакированной сумкой.

Спросив о Гурном, она просто хотела убедиться, о том ли Гурном идет речь. Барбара хорошо помнила Гжегожа Гурного. Именно она его, а не наоборот. Гжегож был уже почти взрослым парнем, кончал школу, когда ей еще заплетали косички. Но Барбара, как сейчас, помнит тот летний день, когда Метек взял ее с собой на реку. Их там собралось несколько человек, все с одной улицы, они играли в карты на расстеленном одеяле, а она возилась рядом и, пользуясь тем, что никто не обращал на нее внимания, все более приближалась к крутому обрывистому берегу. Река здесь была глубокой, поскольку