На встречу дня - Ежи Вавжак
Леон входит в ворота унылого старого дома.
Поднимаясь по стертым ступенькам довольно темного подъезда, он улыбается, вспомнив, как однажды Бялый зашел к ним в цех в праздничном костюме — он в тот день был выходной — и пригласил всех на новоселье, на новую квартиру, выделенную ему тогда как передовику.
«Посмотрите, какие у меня хоромы», — водил он их по огромной трехкомнатной квартире с блестящим паркетным полом, кое-где прикрытым еще газетами. Мебели было немного: железная кровать, несколько стульев с кривыми ножками и пара кастрюль. Все это составлено было в кухне, поскольку Бялый не хотел захламлять рухлядью всю квартиру.
Они уже здорово тогда подвыпили, как вдруг Полевяк, грузчик с копрового двора, которого непонятно зачем Казик пригласил на новоселье, начал жаловаться, что со своим семейством из семи человек живет в одной небольшой комнатке с печным отоплением и без водопровода. Казик, выслушав его, на минуту задумался, потом лицо у него вдруг просияло и он спокойно, без всякой рисовки сунул Полевяку в руки связку ключей: «Бери, старик, эту квартиру, мне она ни к чему. Я холостяк, мать переезжать сюда не хочет. А твоему семейству пригодится. Только давай бегом за водкой, теперь это твое жилье, тебе его дальше и обмывать».
И свое слово сдержал. Сумел все оформить, а сам вернулся к матери, в родной дом.
«Да, молодец был Казик, — вспоминает Леон, стуча в дверь, — и как он поскользнулся, просто понять невозможно. Чего только в жизни не бывает».
Дверь открыл Казик. Они почти ровесники, но Леон кажется старше, он выше ростом и в последнее время чуть раздался вширь.
— Что случилось? — Казик удивлен или просто делает вид. — Наверно, Ядя допекла, если уж сбежал из дома... Угадал? Да и вид у тебя будто на похоронах.
— Хорошо встречаешь, — бурчит Леон.
— Входи, входи.
— Ты один? — предусмотрительно спрашивает Леон.
— Заходи, все свои.
От Казика слегка попахивает спиртным, но держится он хорошо, видно, только начали. В комнате действительно все свои, и Леон знает каждого как свои пять пальцев. Появление его встречают удивленными взглядами — давно не бывал он в их компании. Пожалуй, несколько лет не заглядывал ни в «Металлург», ни в «Популярный». Но здороваются с ним приветливо, хотя не обходится без дружеских шуточек и насмешек.
— Ну что, друзья, предлагаю выпить за здоровье нашего заместителя секретаря партийной организации, — поднимает стакан Казик, протягивая Леону фаянсовую кружку. Он встает, видимо, собираясь произнести длинный тост, и неожиданно заканчивает: — А то он сидит с таким мрачным видом, будто ему плохо в нашей компании.
— А может, это оттого, что он везде второй, — подхватывает шутку Мизера, сидящий напротив Леона, — второй сталевар, второй секретарь и... второй муж своей жены, — заканчивает он под раскатистый смех всей компании.
— Ну, с первым сталеваром он быстро справится, Яниц уже в годах, — смеется Казик, — а вот с остальным — дело похуже.
У Леона потемнело в глазах. Этот сопляк Мизера, эта пустышка, которого и в бригаде-то едва терпели, посмел его так нагло поддеть! Надо встать и врезать ему, но, пожалуй, не стоит, смешно связываться с таким замухрышкой, над ним и так все смеются; того и гляди, мол, он вслед за лопатой полетит в печь, если посильнее размахнется. Леон до хруста в суставах сжимает в руке кружку и выпивает.
— Такой уж я неудачник, — бурчит он, — а ты, Мизера, полегче, побереги язык, а то как бы тебе его не оттяпали.
«И что он ко мне привязался?» — не может взять в толк Леон. Ему редко доводилось слышать замечания по поводу того, что он женился на женщине, которая прежде была замужем. Да и какое это имело значение? Внешне они с Ядвигой выглядели вполне подходящей парой. Неужели этот сопляк хотел дать ему понять, что около Ядвиги кто-то вертится? Косвенно намекнуть, хоть и не очень деликатно, какая у его жены репутация. «Да ну его к чертям, щенка, — гнал Леон от себя эти назойливые мысли. — У меня поважнее есть заботы. Хотя, — тут он чувствует, как опять накатывается волна ревности, — это, пожалуй, здорово выбьет меня из равновесия. Неужели она способна на такую подлость? Ведь я ее спас от этого разбойника, пьяницы, который в конце концов и ее бы продал, пока совсем бы не спился. А мы столько лет вместе... Да, хороша была бы благодарность, что и говорить!»
Пили в этот вечер много, безалаберно, несколько раз бегали за «добавкой». Разошлись только под утро. Леон плохо помнил, как добрался до дома.
IV
«Вот мы и все в сборе, — думает старик Гурный, — вернее, почти все», — мысленно поправляет он себя. Чего бы он ни дал, чтобы не вносить в свои размышления этого «почти»! Они сидят в столовой, в самой больной комнате. Ужин, тяжелый и обильный — мать от этого не отучишь никакими увещеваниями, — окончен. В углу на этажерке бубнит радио — старый допотопный приемник. Сквозь матовые плафоны люстры льется мягкий спокойный свет. Старик мучительно борется с дремотой, после обеда он любит обычно поспать. Прислушивается к разговору своих детей, время от времени вставляет слово, а когда глаза совсем начинают слипаться, закуривает сигарету. Мать поспевает всюду: и здесь, и там, и в комнате, и в кухне. Сейчас она подаст им кофе, густой как смола и очень крепкий; сама она к этой
