На встречу дня - Ежи Вавжак

— Жаль, что у вас нет телевизора, — вздыхает Мира, — по субботам всегда интересные передачи.

Она подавляет в себе желание дать знак Янушу и выбраться, наконец, из этого дома. Если схватить на углу такси, они еще успеют к началу сеанса в клубе. Она даже делает кое-какие попытки, но муж упорно не хочет замечать ее выразительных взглядов, он хорошо воспитан и, хотя вся атмосфера в доме тяготит его, решил держаться до конца.

Худой, интеллигентный, в огромных роговых очках Януш Куницкий отлично понимает дух этого иного мира и отдает себе отчет в том, как важен для этих двух пожилых людей их визит сюда. Какой ничтожно малой ценой они могут доставить радость старикам, омраченную, правда, отсутствием младшего сына. Но это уже не его, Януша, дело. С Мирой он познакомился в гостях несколько лет назад и после непродолжительного периода ухаживаний, без страстных клятв, заверений, слез и тому подобных банальных атрибутов, отправились в загс.

И лишь Владек далек от всех этих эмоций. Он у себя дома. Правду сказать, он не прочь бы сбросить сейчас мундир с четырьмя звездочками на погонах и пойти пошататься по улицам, но решил отложить это на завтра, на воскресенье. Когда мать с отцом уйдут в костел, а ему, пробудившись часов в десять, и впрямь нечем будет занять свободное время. Его тоже огорчает отсутствие Гжегожа. Они не виделись больше года, а те несколько писем, которыми они обменялись, конечно, мало что проясняли. Да и писать-то оба были не очень охочи. Случая же повидаться не представилось, хотя Гжегож после окончания института и вернулся в N., но Владека еще до этого перевели в Познань.

— Телевизор, — подхватил отец, — на кой черт нам эта штука, которая только съедает время. У нас других забот немало. Тебе, дочка, конечно...

— Мы приберегаем деньги к переезду на новую квартиру. Посмотрим, может, хватит и на телевизор.

— У меня, к счастью, нет таких забот, — рассмеялся Владек. — Год здесь, два — там. Тут уж не до перин и пуховиков.

— Вот и живешь, как кочевник, — не упустила случая мать. — Хотелось бы уж видеть всех вас пристроенными...

— Ты это о чем, мама? — спросила Мирка.

— О том, чтоб у всех был свой дом, чтоб сыновья поженились, обзавелись детьми. Мы с отцом одной ногой уже в могиле, а внуков пока не дождались.

— Так-таки уж и в могиле, — шутливо запротестовал отец, и получилось, что он скорее с ней соглашается, чем возражает.

— У нас есть еще время, — тихо сказала Мирка, — мне надо сначала закончить докторантуру. Не буду же я всю жизнь ассистентом или вообще домашней хозяйкой.

— Да, конечно, — с готовностью поддержал ее Януш, — другого выхода нет, дорогая.

Владек встал и разлил всем вино, болгарский вермут.

— Надо все же выпить за то, о чем наша мамочка говорит, это дело важное, как бы мы ни откручивались. Меня, может, в меньшей мере и позже, но вас вот-вот схватит в клещи эта вожделенная стабилизация. Новое со всех сторон вторгается в жизнь, да, да, мои дорогие, — Владек откровенно иронизирует, — но старые закостенелые, мещанские идеалы крепко сидят в нашем сознании. И мы привержены им, хотя и не хотим в этом сознаться. Впрочем, в этом нет ничего дурного, каждому хочется жить по-человечески, с удобствами, важно только знать, где цель, а где средства для достижения этой цели.

— Не люблю, когда ты начинаешь невразумительно мудрить, — сухо проговорила Мирка. — От этого один шаг и до ссоры. Побереги эту тему для другого случая.

— Я политработник, и для меня хорош любой случай, — непринужденно рассмеялся Владек. — Жаль, что нет здесь Гжегожа, с ним всегда можно спорить, хоть до утра.

— Нашел, о чем жалеть, — пожала плечами Мирка, а ее муж с повышенным интересом стал рассматривать свои коротко остриженные ногти.

«Надо же, вылез с Гжегожем. Чего доброго устроит еще о нем вечер воспоминаний, как о покойнике... Не политрук, а балда...»

Мирка не задумывается над тем, что неправа и, как всегда, необъективна, когда приходится вставать на сторону одного из братьев. А сейчас делает это даже без необходимости принимать чью-либо сторону. Непроизвольно она тут же, правда, с укором подумала, что Гжегож предпочел встрече с родными общество каких-то своих знакомых, а ведь семья так редко собирается вместе, за общим столом, в доме на Огородной улице.

Воцарилось неловкое молчание. Все стараются не смотреть друг на друга. Старик Гурный прикрыл даже глаза, и кажется, что совсем спит.

— Налей-ка мне еще, — обращается он к сыну, понимая, что пришел его черед говорить.

Однако слишком много понадобилось бы слов, дабы исполнить сей труд, притом наверняка напрасный, поскольку их всех, за исключением, быть может, матери, по-настоящему это не трогает, а для него самого во всей этой истории многое непонятно и неясно.

Гжегож ушел из дома после первого курса. Он не сдал тогда экзамена по химии и остался на второй год. Ни переэкзаменовка, ни апелляция в комиссию не помогли. У него были какие-то нелады с профессором, и с самого начала было ясно, что эту преграду ему не одолеть. Тут-то и произошла размолвка, хотя, вспоминая об этом сейчас, Зигмунт Гурный не вполне уверен, только ли это явилось ее причиной. Ведь уже были предвестники отдаления Гжегожа от дома: приходил он только переночевать или взять деньги, поесть или сменить белье, и получалось, будто ничто другое с домом его не связывало. И тогда-то он, отец, Зигмунт Гурный, после провала Гжегожа на последнем экзамене заявил, что не желает терпеть в доме дармоеда, который не хочет учиться, что у него, у отца, нет средств на вечного студента, и если уж он решился на свою скромную зарплату содержать сыночка пять лет, пока тот будет учиться, то уж никак не намерен мириться с тем, что Гжегож из-за лени будет до бесконечности сидеть на его шее. И вообще неясно, выйдет ли из него толк, если он даже на второй курс не смог перейти. Возможно, Зигмунт Гурный и сменил бы тогда гнев на милость и его не пришлось бы упрашивать, пусть бы только