Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
Быстро крутанулся на стуле — и увидел Керима, уже в милицейской полевой форме, но с шевроном ФГУП «Охрана» Росгвардия. И абсолютно на автомате ответил:
— Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас! — и перекрестил правой напугавшего меня паршивца. А тот вдруг наклонился, поймал двумя ладонями мою поврежденную левую и поцеловал.
Тут я вообще охренел, но с тона соскочить так и не смог:
— Что привело тебя, Керим, в это утро ко мне?
— Благослови, учитель! Меня на работу зовут, нужных людей на благое дело возить надо!
А я к нему наклоняюсь и тихонько, чтоб никто другой не услышал, спрашиваю:
— С чего бы умный человек, мелиоратор, понюхавший пороху и знающий цену вкуса крови врагов, вдруг поверил в колдуна и назвал его учителем? Что-то ты темнишь, Керим! Или ты все-таки Карен?
Он вздохнул, помолчал и, не поднимая головы, так же тихо ответил:
— Ты, хоть и молод, ведь тоже знаешь цену вкуса крови врагов, верно? И здесь ты не просто так, и в какую игру тобой играют — тоже не ведаешь, как и я тогда. А масть у тебя тут козырная, не то, что у меня тогда. Посмотри, какие люди с тобой работают, кто из тебя колдуна делает! Много видел, много вытерпел, молод, удачлив, даже в чем-то знаменит — зачем? Делай свою игру, становись для местных упырей чем-то бо́льшим, мне будет проще их за жабры взять. И быстрее получится.
Помолчал, глаз не поднимая. Вздохнул тихонько.
— А Керим, Карен… Я паспорт не менял, мама меня Керимом назвала. Папа звал Карен, но когда отец поймал своего брата-убийцу и вместо «за что убил» начал про деньги… Нет, я теперь только Керим! Хотя муслим все так же хреновый…
Я только крякнул в голос, но вернуться на прежний тон все же сумел. И возвестил громко, как поп с амвона:
— Знаю, Керим, уже по форме вижу, понимаю и поддерживаю! Но при чем здесь благословение?
— На опасное дело едем! В Рыбачку, на разминирование!
— Ты повезешь саперов? Но ведь это МЧС, а не Росгвардия?
— Знаю, учитель! Но надо, очень надо, а некому! Помолись за нас Богу, чтоб никто не пострадал, а успех был с нами!
— Но почему я?
— А некому больше! Как везти больше некому, кроме меня, так и благословить некому, кроме тебя!
И тут меня понесло. Совершенно неожиданно для себя слепил суры с аятами и псалтырью и выдал:
— Аузу би-Лляхи мин аш-шайтани-р-раджим! Прибегаю к Аллаху от Сатаны, побиваемого камнями! Бисмилляхи рахманир-рахим! Во имя Аллаха, всемилостивого и милосердного! Ангела-хранителя вам, Керим, тебе и тем, кого повезешь ты на богоугодное дело защиты бедных и страждущих от шайтанов смерти! Да пребудет с тобой Бог, да поможет Он в трудном деле! С молитвой и верой в Бога, вперед, не мешкай!
Выдал с чувством, как в детстве, в школьном театре. Ну или когда отца покойного (мир праху его!) пытался раздразнить и к чему-нибудь склонить. Керим вдруг сверкнул слезой в глазах и спиной вперед исчез за кустами. Я вместе со стулом медленно повернулся к столику — и обмер: на меня смотрели все. Нет, не такими глазами, как на Павлину, но абсолютно осоловело-оловянно и молча.
Я не выдержал этой паузы — с раскрасневшимися щеками спрятал глаза в недопитую чашку кофе. Тишина просто давила: ни шепотка. Казалось, даже машины с птицами затихарились и молча смотрят. А от стойки кафешки с новым кофейником ко мне спешила сама хозяйка, Анька Рафайлович.
15. Рафик
Да, море — это вещь! Даже Азовское, даже такое непонятное, как тут, на дальней косе, на Генгорке. Сначала идешь — и ниже колена. Потом вдруг вниз, вниз, уже по грудь, уже и нырнуть можно. Поплыл — опять коленками по дну, встаешь — ниже колена. И так пять раз; может, и больше, мне пяти искупаться хватило. Вода соленая, аж медовая по цвету, пока по мели идешь — тепленькая, ласковая, мальки под пальцами ног шевелятся, пятки щекочут. На глубине нырнул — и сразу зеленоватая, как бутылочное стекло, и прозрачная, и прохладная, — бодрит! А со дна на тебя крабы смотрят и мидии скорлупками шевелят, как дышат! Вмиг все вчерашнее похмелье смыло!
Выполз на берег, нанырялся-наплавался, аж в желудке, кажется, морская вода плещет. Улегся на припекающем уже солнышке на тряпку, голову в тень от грибка, тело на припеке греется, ветер посвистывает, чайки покрикивают, наши Ми-8 с Ка-52 парами в дозоре вдоль косы ходят — благодать! Даже засыпать начал, а тут телефон звонит, номер незнакомый.
— Слушаю.
— Херово, не по-людски слушаешь! Что тебя по-человечески сделать просят? Это майор Лиховод с тобой говорит!
— Артем Никитич? — и вспомнил сразу вчерашнего лысого крутолобого и курносого следака из полиции.
— Он самый! Слушай, тебя ведь просили с утра быстро дать ответ по Кериму Вартарьяну? Просили или нет? Нахер же вы, дэнээры, все вместе время тянете, за моей спиной личное дело Керима друг другу перепихиваете? Что, блин, за тайны мадридского двора в одном отдельно взятом донецком казачестве?
— Но поймите, Артем Никитич, дело-то непростое, у него такое прошлое…
— Да знаю я про его прошлое! Может, и побольше вашего знаю. Он сам про себя понарассказывал, при хохлопских нациках на три вышки бы хватило! Ты пойми, вот он сейчас везет… людей, спецов, важняков московских! На разминирование везет, а вы тут мумубебёте, резину тянете! Ведь это ты его нашел здесь? Вот ты мне и скажи: он, вот этот, такой как есть — довезет? Не зассыт? Пострадавших не бросит? Доверять ему можно или нет? Вот как ты, лично ты думаешь и чувствуешь?
— Лично я доверил бы!
— Ручаешься? Головой своей ручаешься? Ты пойми, они — важняки, за них не только мне голову снимут, но и тебе. Хоть в больничке твоей, хоть в войсках в ДНР, хоть сразу, хоть через тыщу лет! Ответственность на себя берешь?
Аж во рту пересохло. Выдохнул, вдохнул, вспомнил вчерашнюю поездку и — как с парашютом в первый раз:
— Беру! Ответственность за то, что в роли водителя Керим Артурович, как его там по фамилии, не подведет, беру полностью! В других ролях, в других должностях — смотреть надо, а водителем — да. Наш человек!
— Вот так бы и сразу! А то развели, понимаешь, гнилую
