У смерти на краю. Тонечка и Гриша - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик
Советская власть энергично взялась за развитие удобной гавани. Здесь возникли Северский судоремонтный завод и Майская ГРЭС — старейшая в Приморье.
«Электрификация тут проведена отменно, — решил Григорий Сергеевич, везде замечая столбы и провода. — А вот дороги… Нет тут дорог. Никаких. По обеим сторонам улицы… Вот что это? Высокие деревянные… мостки какие-то. Сбиты из досок, и перила есть. Выходит, тут грязь месят и весной, и летом!»
Перебирал Григорий Сергеевич известные ему факты. Размышлял над ними.
Здесь в 1940-м укрепрайон был преобразован в военно-морскую базу Северной Тихоокеанской военной флотилии.
Здесь были возведены береговые батареи для отражения противника с моря. Конечно, если напротив — через Татарский пролив — южная, японская тогда, часть острова Сахалин!
…На Сахалинской заставе… Ох и тяжело же было, если теперь вспомнить! А что у них с Тосей в жизни выходило легко? Просто диву даёшься, как им удалось живыми выйти из всех… передряг, одним словом.
Он-то сам хорошо помнил малолюдную и пришедшую в полное запустение нашу северную часть Сахалина, простиравшуюся за его, пограничника Григория, спиной. И по контрасту — впереди раскрывались его взгляду роскошные в тогдашнем его понимании постройки, дома и дороги на вражеской японской стороне! Эта разница уровней жизни злила и ожесточала его против японских кровопийц империалистов, захвативших и удерживающих почти до 1925 года весь остров. Пока-то мы отвоевали назад северную часть!
Да… отсюда, из Советской Гавани, на японскую часть Сахалина в Маока высадился наш десант. И весь остров стал нашим. Наконец!
Теперь Сахалин — весь советский. Японцы оставили в наследство промышленные предприятия и развитую сеть железных дорог. Надобность в береговых батареях Советской Гавани якобы отпала. Да полно, отпала ли? Страшная война окончена, а разбили ли мы капитализм? Нет. Мир — это передышка перед новой войной. Иначе капитализм жить не может!
«Теперь Совгавань и порт Ванино приобрели первостепенное значение, — подумал Григорий Сергеевич. — Теперь, когда этим летом в порту Находка взорвался пароход „Дальстрой“, страшно, невозвратно разрушив портовые сооружения…[1] Тоже стоит задуматься, история, однако… Здесь теперь предстоит мне быть начальником лагеря для военнопленных японских офицеров…»
Вот она, та мысль, что он усиленно прятал, не давал ей выхода. Которую пытался заглушить историческими выкладками. Но она, эта мысль, исподволь грызла его, подтачивала.
Всё, хватит!
Что за недостойное нытьё!
Он приложит все силы, чтобы достойно выполнить порученное ему дело. Он всё сделает как положено.
В густых сумерках проехали мимо огороженной территории, мимо тесовых ворот. Территория была довольно обширна. Там стояли, сверкая желтизной новых досок, различимые даже в подступившей темноте бараки и несколько зданий — контор и служб по виду.
Ехали дальше. Вдруг в сумерках забелела свежими брёвнами… избушка? Крытое крылечко, нечто вроде крохотной верандочки. «Фанза», — для себя решила Тоня.
Это и был их новый дом.
Быстро выгрузив вещи и высадив семью, Григорий Сергеевич отправился на территорию.
Тоня и девочки огляделись, насколько было возможно.
Вокруг избушки — небольшой дворик. В одной его части можно было разбить огородик. Но это потом, по весне. К глухой стене дома прислонена большая поленница дров. Отлично! А вот и удобства, как обычно — на дворе.
Зашли внутрь. Щёлкнули большим чёрным выключателем. Под потолком засветилась электрическая лампочка.
Всё сияло новым, и в домике приятно пахло свежеструганным деревом. На досках длинными подтёками застыла янтарная смола. Лиза не удержалась, отломила смоляную сосулю, сунула её в рот. Приятный вкус, даже освежающий после дальней дороги. Страшно хотелось есть. Вера посмотрела и последовала примеру сестры. Скоро они обе набили рот смоляным угощением. Глотать нельзя, но пожевать, обмануть голод — отчего и нет?
Тонечка стояла посреди единственной в доме комнаты. Дощатая перегородка отделяла угол с оконцем. Понятно — под кухню и иные хозяйственные нужды. Рядом с перегородкой был маленький ящик с гвоздями, ножовкой и молотком. Окон было всего два. Но света хватало. В углу сложена была большая печь. Стол, четыре грубо сколоченных табурета. Имелись и топчаны. Два маленьких и один большой. Новые одеяла и тюфяки. Четыре подушки. Стопка грубого постельного белья. Понятно, их тут ждали.
Скоро вернувшись, Григорий Сергеевич застал дома то, что и ожидал. Семейный уют.
Тоня занавеской отделила большой топчан. Вбила в стены два гвоздя и натянула верёвку. На неё накинула простыню. Вот и готова родительская спальня. Теперь Тоня хлопотала на импровизированной кухне. Девочки, устав за день, уже спали.
— Гриша, — шёпотом спросила Тоня, — ну как там?
Муж нахмурился и жестом указал на девочек. Потом, мол. А вслух сказал:
— Завтра им в школу, а ты, Тоня, готовься выйти на работу. Будешь у меня заведовать материальной частью. Больше мне положиться не на кого.
— Я? Ты уверен? Я смогу? Не сердись, Гриша, я всё понимаю, я смогу!
45. Советская Гавань. Будни лагеря для японских офицеров
Наутро, наскоро собравшись, Антонина повезла дочерей в школу на присланной по этому случаю машине. Григорий Сергеевич ни свет ни заря был уже на работе.
Машина шла по городу Советская Гавань.
Да город ли это?
Тонечка видела одноэтажные деревянные дома и двухэтажные бревенчатые… бараки? На главной улице, Приморской, уже начато строительство первых кирпичных зданий, скорее всего жилых домов. Может, будет и школа.
Тоня разглядела строителей — японцы. Хорошо одеты. Не то что угрюмые местные жители, встречающиеся им. Те даже не проявляли любопытства, не оборачивались вслед машине, смотрели только себе под ноги и шли по своим делам. На лицах встречных Антонина видела ясно читаемые ею приметы голода. Детей было много. Все шли в одну сторону.
Везде вместо тротуаров Тоня видела высокие дощатые мостки. Они сказали ей о большой грязи, случающейся тут. Подумалось: «Недалеко остров Сахалин».
Память увела её в юность. Но вспоминала Тоня не убогое и холодное житьё-бытьё их на границе, не страшные разбойные вылазки японцев, нет!
Тот холодный остров стал их первым домом, принял их в свои объятия — юных, страстно влюблённых. Такое не забудется. Никогда. В сердце её остались всё больше воспоминания о чистых озёрах, о лебедях, любующихся собой в ледяной воде, о полянах, покрытых по весне жёлтым лилейником, тигровыми лилиями, синими и голубыми мелкими ирисами. О кедрах, пихтах и лиственницах, о постоянном ощущении, что ты живёшь на дне огромной синей чаши из сопок. Тоня даже вздохнула. Что пройдёт — то будет мило. Так и есть. Так и есть.
Указав на двухэтажное
