Лемнер - Александр Андреевич Проханов
В зал вбежал африканец. Лисий хвост волновался у него за спиной. Он что-то кричал на суахили, махал руками. Лемнер, изучавший в Африке суахили, понял, о чём кричит африканец. У Ксении Сверчок начались родовые схватки. Икра переполняла её, искала выход. Бедняжка мучилась, роняла икринки.
— Что же делать? — беспомощно ахал Иван Артакович. — Для нереста нужна проточная речная вода. Где, спрашивается, среди проклятой русской зимы я найду для неё проточную речную воду?
— Быть может, есть выход. Днём войска готовили переправу через Дон. Там осталась порубь. Может, она подойдёт? Вот только как им голым лезть в ледяную воду?
— Это выход, выход! Хвала вам, Михаил Соломонович! А насчёт «голых» не беспокойтесь. Ксения Сверчок может размножаться при любой температуре. Это она унаследовала от своего отца Анатолия Сверчка.
— Тогда на Дон! — Лемнер встал из-за стола, видя разочарованных официантов.
Светила синяя кладбищенская луна, озаряя мёртвые селенья, горбы оплавленной, припорошенной снегом брони, вмёрзшего в лёд мертвеца. Бэтээр с Лемнером, бронемашина «Тигр» с Иваном Артаковичем, африканским вождём и страдающей Ксенией Сверчок мчались к Дону по степной, промятой танками дороге. Ксению Сверчок терзали предродовые схватки. Африканец поддерживал её круглый, переполненный икрою живот. Иван Артакович досадовал на падчерицу, помешавшую расправиться с Лемнером. А Лемнер, счастливый, сбросив колдовские чары, с жестокой весёлостью раздвинув в оскале рот, мчался к Дону, к проруби Русской истории.
Подкатили к берегу и встали. Луна высокая, одинокая, разбойная, озаряла снега. Они казались голубыми. Дон, схваченный льдом, недвижно белел среди тёмных берегов. Дорога подходила к самой воде и упиралась в длинную прорубь. Лёд хрупко затянул прорубь, был с фиолетовым отливом, как грудь дикого голубя.
— Такая прорубь сойдёт? — Лемнер подвел Ивана Артаковича к затянутой льдом воде. Прожектор бэтээра оплавлял сверкающие кромки проруби.
— В самый раз! — Иван Артакович забыл застегнуть длинное пальто, из-под которого в свете прожектора синел камзол, виднелись туфли с серебряными пряжками. На пряжках блестела луна. Казалось, Иван Артакович, делая шаг, пинает луну. — В самый раз!
Солдаты сапёрными лопатками разбили хрупкое стекло льда. Открылась чёрная вода с играющими всплесками прожектора. Хрусталики льда драгоценно сверкали.
— Ну, слава богу, успели! — Иван Артакович смотрел, как африканский вождь бережно ведёт к воде стенающую Ксению Сверчок.
Ксения Сверчок сбросила норковую шубу, наступила босыми ногами на мех. Стянула неудобно вздувшееся на животе платье и осталась в белой рубахе. Медленно совлекла и её. Озарённая прожектором, нагая, с пухлыми, как у рожениц, грудями, с шаровидным глазированным животом, она походила на Еву, изображённую на картине старого мастера.
— Ну, деточка, с Богом! — перекрестил её Иван Артакович. Она подошла к краю проруби, тронула ногой воду, брызнула каплями. Вздохнув глубоко, молча, без плеска, погрузилась в прорубь. Белела в бегущей воде.
— Господи! — поёжился Лемнер. — Как можно в такой мороз?
— Ничего, — успокоил его Иван Артакович, — она у меня морж!
Ксения Сверчок ухватилась за край льда, вытянулась в проруби. Вода колыхала её. Прожектор высвечивал белые колеблемые ноги. Она закричала, забилась, поднимая сверкающие фонтаны.
— Ну, милая, старайся, старайся! — понукал её Иван Артакович, бегая по краю проруби. Было видно, как из Ксении Сверчок выделяются студенистые сгустки. Одни уносились водой, другие прилеплялись ко льду.
— Ксюша, милая, молодец, молодец! — кричал Иван Артакович. Приседал, тужился, словно выдавливал из себя икру.
Ксения Сверчок отметала икру. Без сил, как отнерестившаяся сёмга, колыхалась в проруби, ухватив пальцами ледяную кромку.
— Что стоишь? — грубо крикнул африканцу Иван Артакович. Оба помогли Ксении Сверчок вылезти из проруби. Она была без сил, поскальзывалась. Живот, как пустая котомка, обвис. На неё накинули шубу, отвели в машину, отпаивали из термоса горячим глинтвейном.
— Давай, Лумумба, твой черёд. Не морозь людей! — торопил африканца Иван Артакович.
Африканец отцепил от ягодиц лисий хвост. Смотрел в прорубь, где колыхался жемчужный студень, переливался, пульсировал. Мерцали икринки, темнели точки зародышей. Африканец страшно взревел. То был зов первобытной Африки, рёв леопардов и львов, хрип диких быков и клёкот пустынных грифов. Он разбежался и нырнул в прорубь. Казалось, его утянуло под лёд. Но появилась кудрявая голова, приплюснутый, с большими ноздрями, нос. Он фыркал, выплевывая воду, сверкая белками. Набросился на комья икры. Давил чреслами, обнимал, целовал, кусал, забрасывал себе на грудь, бил ногами, поднимал огненные фонтаны. Из него изливалось семя. Казалось, в прорубь опрокинули цистерну молока. Вода стала белая, густая, в ней сотрясалась икра, взбухала, переполняла прорубь.
Африканец иссяк, утомлённо выполз на лёд и лежал, сверкая мокрым, чёрным, как стекло, телом. С трудом поднялся и побрёл к машине, бормоча на суахили:
— У этих русских баб всё не как у людей!
Иван Артакович обнимал Лемнера.
— Вы спасли миллионы жизней! Вы будете им наречённым отцом. Хотите посмотреть, как растут малютки?
Иван Артакович нагнулся над прорубью. Нежно погладил икру. Так гладят по головке младенца.
— Взгляните, какая прелесть!
В пустынном небе светила синяя разбойная луна. В бескрайних снегах лежала Россия. Это была его, Лемнера, страна, восхитительная, жуткая, неповторимая. Страна принадлежала ему. Всякий, кто хотел отнять у него страну, падал в прорубь Русской истории. Голова Ивана Артаковича склонилась к воде. Неслись ледяные струи. Лемнер пихнул Ивана Артаковича, и тот с криком полетел в прорубь. Полы пальто распахнулись, походили на чёрные крылья, словно Иван Артакович старался взлететь.
— Умоляю! Я ваш брат! Вместе мы сможем всё! — он умолял Лемнера. Глаза его страшно круглились, синел камзол, сверкали пряжки на туфлях.
— Умоляю, умоляю! — Иван Артакович ухватился за лёд. На пальце сверкал золотой перстень. Лемнер наступил солдатским башмаком на перстень. Ивана Артаковича унесло под лёд. Он сгинул в проруби Русской истории.
Разбуженные светом, криками, плеском воды, проснулись обитавшие в реке сомы. Они всплыли в проруби, хватали и пожирали икру. Лемнер видел их тупые усатые головы, пасти, глотающие студенистые сгустки. Сомы сожрали икру, покружили в проруби и ушли в глубину.
— До встречи в России Дивной, Иван Артакович! — Лемнер повернулся и пошёл к бэтээру.
Глава сорок шестая
Из разорённого дома солдаты вынесли деревянную лавку и поставили на снег в саду, среди изрезанных снарядами яблонь. Лемнер и Лана сидели на скамье среди посечённых деревьев и смотрели в обледенелые поля, где блистали солнечные стальные дали. Солнце окружали разноцветные кольца, словно солнце дышало, пульсировало, извергало радуги. Небо трепетало, из него летела беззвучная молвь. Лемнер знал, что эта молвь обращена к нему. Небо с ним говорило, славило его. Он был угоден небу. Оно посылало ему своё дивное благословение.
