Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
Мы везли гуманитарку в Мариуполь. Старый бусик, за рулем я — Волька, рядом Синай, в салоне Эмир и деда Вася. И сотня пакетов с едой и самым необходимым: газеты, свечи, спички, салфетки, масло, сгущенка, консервы, сахар. Консервы, крупы и масло возят многие, это не дефицит, но сгущенка и сахар, особенно детям, но свечи, свет и спички, но влажные салфетки там, где после боев не то что воды, вообще ничего нет… Ну и газеты, хоть какое-то, но слово, хоть какие-то, но новости, а не слухи и сплетни.
Эмир после ранения на реабилитации, Синай и деда Вася и после ранения, и после шестидесяти, я ненамного от них по возрасту отстал. Купили за свои, заменили на полевке уставные шевроны прикольными, с самого раннего утра потарахтели по трассе: ксивы у всех зачетные, можно бы и «вездеходить», но мы ведь не на службе, потому едем «как все».
Вот «как все» и встряли, на последнем блокпосту проверка документов затормозилась. Всего один человек, ДПСник, так радостно и увлеченно болтает с водителем новенького в сером карбоне «Хаммера» с номером серии 797, тщательно постриженным пепельно-седым и в дымчатых очках. Ну и судя по тому, что мы в очереди пятые, а за нами уже машин сорок собралось, затянется это надолго: вон, пепельно-седой уже нетерпеливо губы поджимает, но терпит. Что, сам к постовому с вопросом обратился, и уже не рад?
Эмир даже порывался выбраться из салона «построить салабона», но Синай удержал, мол, у нас же официальных документов волонтеров нет, ты что, хочешь, чтоб каждый из сотни пакетов гуманитарки досматривали? Сидим с открытыми в жару окнами, ждем, музыку слушаем, терпим. И тут такое! Нет, есть и на земле справедливость, и есть Бог на небе, точно есть!
И вот когда для нас четверых было самым главным не выпасть из машины от хохота, оно и резануло: шумное семейство хором совестило пацана:
— Пашенька!
— Павлуша!
— Павлик!
— Павка!
Павка!
И вспомнилось, и отсмеялось резко, и потемнело в глазах, и дрожащими руками не сразу достал сигарету.
Павка…
* * *
Павку ко мне привел его отец — Марат Игоревич, по паспорту Ибрагимович. Я когда-то сразу после вуза учил его в старших классах окраинной донецкой школы. И однофамильца его, тоже из ногайских татар, только Марат был из «совсем простых», а Равиль — «из торговых». Я бы, может, и отказался, зная, что Равиль с Маратом дружны до сих пор, уж очень дурная слава про Равиля Ахметовича по Донецку ходила, мол, и бандюк, и олигарх, и, с недавнего времени, чиновник, но… но, во-первых, у меня тогда были проблемы с энергосбытом. Для меня очень серьезные проблемы, сам бы я их не осилил. А во-вторых, Марат помнил, как в десятом классе я за него вступился, спас от тоже серьезных проблем. Но перед этим очень жестко поговорил, показал реальную цену всех его друзей и увлечений, объяснил, чего от него хотят и на что ради него согласятся пойти. Вот потому он меня и просил. Просто по-человечески просил. Не каждый ведь день «большой человек», хоть и не олигарх, но бизнесмен областного масштаба, обращается с просьбой к бывшему учителю, всего на семь лет старше просителя.
Павка тогда, как и этот, «отличился на велосипеде», видео мне Марат показал. Утро, парковка банка, выезд на перекресток, красный сигнал светофора. В ряд стоят пять машин, милиция и банковские. Сзади появляется Павка с байком для прыжков, ну или как это называется, цепляет к седлу длинную цепь с «моргенштерном», разгоняется и въезжает на заднюю машину. Причем делает это так быстро и мягко, что шипастая звезда «моргенштерна», оторвавшись от земли в момент прыжка, опускается вниз только тогда, когда Павка съезжает с капота первой и вспрыгивает на багажник второй. Как раз между машинами. Блестяще все рассчитано и исполнено. И если бы охранники четвертой — управляющего банком — не выскочили Павку ловить, дело бы вообще обошлось без повреждений и членовредительства, а так…
А так рассеченная «моргенштерном» рука одного охранника, сорванные до черепа волосы другого — еще бы, об его голову велосипед разгоняли! — длинная царапина на крыше последнего, милицейского автомобиля. Ну и заведенное дело про злостное хулиганство с членовредительством.
Обычно все ругают скоробогачиков, мол, из грязи в князи. Это чаще ложь. Те, кто поднялись с самых низов до самых верхов, как, например, Равиль, все же сохраняют хоть какую-то связь с корнями. И потому, не имея абсолютно никаких моральных норм и ограничений, не всегда творят полный беспредел: мнение «корней» для них имеет значение. Хотя тяжелое прошлое сказывается; мне стало совсем не по себе, когда услышал, каким тоном Марат бросил: «Можешь делать с ним все что угодно. Даже убивать». Правда, окончание фразы — «пять раз каждый день» — чуть-чуть это напряжение сняло, но в том, что Марат так уж и не был замешан в кровавых делах Равиля, я здорово засомневался.
Иное дело дети скоробогачиков, «золотая молодежь» в первом поколении, там уж точно без норм, ограничителей и тормозов: «все позволено и все разрешено», «к хорошему привыкают быстро, а к плохому с удовольствием». Марата эта судьба отчасти минула, старший его, Ибрагим-Игорь, работал безопасником как раз в том самом банке, возле которого видео снимали; а потом стал очень неплохим специалистом именно в системе безопасности банковской сферы. Младшая дочь, Раечка, тогда была вообще ребенком, но, насколько мне известно из-за ленточки фронта, стала неплохим и очень рисковым тележурналистом, ее даже «изгнали из нэньки», правда, журналистом CNN в Швецию и Финляндию.
А вот средний, Павка… Марат просил: «Исправь парня, пропадет», но времени давал ровно одно лето. И, чтобы не идти на явную сделку с совестью, я ответил: «Только после того, как поговорю с ним».
Мы сидели на лавках-бревнах рядом с низеньким пеньком-столиком на моей даче. Той самой даче, на которой троюродный племянник жены, паршивец, поставил свою ферму крипту майнить: в домах-то счетчиков нету! Зато счетчик есть в кооперативе, а я в кооперативе состою чисто по традиции и собственности, уже много лет к школьному преподаванию отношения не имею. Да еще и «русскомировец» в кодле укро-школы, то есть на меня вообще всех собак
