Лемнер - Александр Андреевич Проханов
— Отомсти, командир!
— Отомщу, Кольт! — Ненависть слепила. В горле раскалённый уголь. Скрип сжатых зубов. Не было больше страхов, а только ненависть. — Отомщу, Кольт!
Лемнер видел горящие корпуса, железные раскалённые кровати, ствол дальнобойной гаубицы, торчащий из сосен, двух солдат в белых рубахах, толкавших в бэтээр носилки, Ваву, орущего в рацию.
— Вава, ко мне!
— Я здесь, командир!
— Бери бэтээры, сажай роту, гони в грёбаный посёлок. Там ночует московская сука! Доставишь сюда! При сопротивлении охраны огонь на поражение! Доставишь суку сюда!
В вершинах сосен сочился рассвет. В расщеплённой сосне белела длинная щепка. Деревянные корпуса догорали, и в них остывало множество железных кроватей. Ствол гаубицы нависал над пепелищем, отливал синевой. Раненых развезли по соседним лазаретам. На снегу лежали безголовые и безрукие мертвецы. Клуб, где пела Чичерина, выгорел вместе со стенами, лавками, сценой. Чудом уцелел Спас на обугленной хоругви. Смотрел жуткими бездонными, как у осьминога, глазами. Солдаты рылись в горячем пепле, извлекали автоматы со сгоревшими прикладами, кидали их в звякающую груду.
Из сосен в сизые дымы пепелища ворвались бэтээры. С брони на растаявший снег спрыгивали солдаты. Бортовой люк бэтээра раскрылся, прямо в лужу выпрыгнул Вава, и следом, толкаемый в спину, тяжело сошёл Светоч. Он был в штормовке, отороченной мехом, без шапки, в домашних штанах и тапочках. Гневно горел искусственный розовый глаз. Гневное око, нечёсаная голова и тапочки выглядели нелепо, комично. Лемнер злорадно отметил этот унизительный вид правителя, затравленного и бессильного.
— Уж простите, Антон Ростиславович, что не дали вам досмотреть утренние сны. Говорят, утренний сон самый сладкий. Вон как сладко спят герои Бухмета, — Лемнер кивнул туда, где на мокром снегу, изуродованные, лежали солдаты.
— Вы совершаете государственное преступление, Михаил Соломонович. Нападение на должностное лицо из высшего руководства страны есть акт государственной измены. Влечёт за собой трибунал и высшую меру наказания.
— Вы, Антон Ростиславович, совершили акт предательства. Во время военных действий нанесли удар в спину воюющим войскам, способствуя их поражению. Такое предательство на поле боя не рассматривается трибуналом. Предателей казнят немедленно, волей загубленных предателем жертв, — Лемнер снова кивнул на убитых. Светало, и виднелись сухожилия, хрящи и обрывки пищевода у безголового тела.
— Я требую, чтобы меня немедленно отпустили. Если ваши обвинения справедливы, пусть их рассмотрит суд.
— Антон Ростиславович, мы вместе готовили суд над Чулаки. В дознании участвовали Госпожа Эмма, Госпожа Зоя, Госпожа Яна и Госпожа Влада. Все четыре женщины пали смертью храбрых в боях за Бухмет. Но товарищи тех, что лежат перед вами с оторванными головами, их боевые друзья с шомполами и паяльными лампами, без труда докажут ваши связи с украинской разведкой, с разведками Америки, Британии, Германии. На судебных заседаниях в Гостином дворе сталевары, хлеборобы, матери-одиночки, филателисты и профессора будут требовать для вас изуверской казни. Например, запустить вам в кишечник абиссинских пилигримов, чёрных африканских муравьёв. Они станут обгладывать вас изнутри, а вы будете проповедовать традиционные ценности.
— Я потребовал от вас выполнить указ Президента, явиться в Москву и занять ключевой пост секретаря Совета безопасности.
— Вы хотели оторвать меня от преданных мне солдат соединения «Пушкин». Изолировать в московских кабинетах, а потом из этих кабинетов погрузить в катакомбу российской власти. И вот я иду по зимнему саду. Пальмы, монстеры, розовые орхидеи. Прохожу по хрустальной галерее мимо замёрзшего пруда и Аполлона в снежной тунике. Вдоль коридора, облицованного мрамором и дорогим кирпичом. Иду по бетонному туннелю с редкими светильниками в потолке. И когда попадаю на свет, ко мне тянется рука с пистолетом. Вы наклоняетесь надо мной и вставляете в рану свою авторучку, нащупываете застрявшую в черепе пулю.
— Я выполнял приказ Президента.
Лемнер видел, как плавится в глазнице рубин, чувствовал жжение красного ненавидящего луча.
— Да есть ли он, Президент? Вы умертвили его, наплодили сонмы двойников и правите от имени мёртвого Президента. Народ узнает правду о злодеянии. Люди увидят железный шкаф с колбой, где в растворе формалина покачивается подлинный Леонид Леонидович Троевидов. На шее у него след от удавки. На искусанных губах в маслянистом пузыре плавает имя убийцы. Ваше имя, Антон Ростиславович.
— Я сожалею, что крылатые ракеты промахнулись и не попали в вас. Вы замахнулись на государство, и оно вправе убить вас.
— Оно убьёт, но не меня, а вас. Сейчас я прикажу запустить двигатель самоходной гаубицы. Наводчик опустит к земле ствол. Вас повесят на стволе самоходки, и убитые вами солдаты возблагодарят небо.
Лемнер испытывал жгучее, похожее на веселье, страдание. Он сбрасывал с себя огромное бремя. Это было бремя служения, подчинения, несвободы. В каждый миг своего восхождения он был вынужден испрашивать согласия, искать одобрение могущественного властителя. Тот стоял перед ним в тапочках на мокром снегу. Ствол гаубицы косо уходил в небо над его головой. Через минуту наступит свобода, Лемнер сбросит бремя и станет единственным творцом своей участи.
Ему хотелось увидеть унижение того, кто заставлял его унижаться. Хотелось увидеть Светоча, вымаливающего пощаду.
— Если вы, Антон Ростиславович, покаетесь в совершённых злодеяниях, в попытке меня убить, в убийстве Президента, в узурпации власти, я отпущу вас. Позволю скрыться. Россия велика. Вы укроетесь в глухой избушке на берегу таёжной речушки. Вас никто не найдёт. О вас забудут. Разве что окрестные якуты станут рассказывать о лесном шамане, воющем зимними ночами на луну. Покайтесь, Антон Ростиславович.
— Государство не кается. Оно всегда право, — ответил Светоч, вращая в глазнице гневный рубин. Стоя в тапочках на мокром снегу, он оставался величественным.
— Вава, приступай! — Лемнер чувствовал веселье, и лёгкость, и свободу, и счастливый ужас, и бесстрашие.
Заработал двигатель самоходки. Орудие дёрнулось, рывком переместилось вперёд. Ствол стал медленно опускаться. Вава скрутил Светочу руки телефонным кабелем, подвёл к опущенному стволу. Соорудил из кабеля петлю, закрепил на стволе. Накинул на шею Светочу.
— Покайтесь, Антон Ростиславович!
— Государство всегда право!
Ствол стал медленно подниматься. Светоч на мысках забился в петле. Ствол поднимался. Кабель впился в подбородок Светоча. Светоч повис, дико вздрагивая. Тапочки с ног упали в снег. Из хрустального глаза потекли горящие капли. Глаз вытек, дымилась чёрная пустая глазница.
Лемнер чувствовал небывалое облегчение, неудержимое стремление, сметающее все помехи.
Глава сорок пятая
Днём,
