Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

– Вы работаете на Завод! – прошипел он.

Парр ухмыльнулся.

– Я работаю на себя. А кто нанял меня – неважно.

Внешне Джонс держал себя в руках, но его сердце громыхало так же сильно, как и музыка.

– Профсоюз дружит с синдикатом.

– Люди, на которых я работаю, способны справиться с синдикатом. Мэг, те протестующие ненавидят вас… теней. Они линчевали дюжину таких, как вы, за пределами Завода. Будь их воля, каждый из вас завтра же отправился бы в печь. Я слышал, вы и сами подверглись жестокой расправе, когда одна такая группа проникла на Завод. – Парр сделал многозначительную паузу. Его ложка звякала в чашке, созда-

вая водоворот. – Они вломились. Разбили машины. Убили нескольких вам подобных. Я слышал от нашего общего друга, что на вас голого наткнулись возле душа и порезали… сильно.

– На мою работу это не повлияло, – пробормотал Джонс, не глядя человеку в глаза. – И не то чтобы я пользовался той штукой, разве что писал. Теперь писаю, как рожденка.

– Значит, вас это совсем не беспокоит? Не беспокоит, что Майда работает с этими головорезами?

Они были в гневе. Джонс мог это понять. Если что-то и заставляло его ощущать родство с рожденцами, так это гнев. И все же сила их негодования… их отвращения… их откровенной яростной ненависти… была тяжким грузом. Они причинили ему боль. Джонс никогда намеренно не причинял вреда рожденцам. Заменить половину работников взращенными было решением Завода (большая замена стала бы нарушением трудового законодательства, но кандидат от консерваторов на пост премьер-министра боролся за то, чтобы компании не были обязаны гарантировать какое-либо соотношение клонов и неклонов. «Нужно поддержать свободное предпринимательство!» – восклицал он). Пусть лучше бастующие изувечат президента Завода. Пусть повесят его и его подчиненных в тени Бака. Но разве они не видели – несмотря даже на то, что Джонс работал вместо них, пока их безработица разрасталась, а семьи голодали на протестах, – что он был такой же жертвой?

Этот человек работал на его врагов. Конечно, Джонс и сам когда-то состоял у них на службе. И все же, мог ли он доверять такому сообщнику? Нет. Но все равно вел дела с людьми, которым не доверял. Джонс и к Мудрингу не повернулся бы спиной, но, в конце концов, ему нужно было есть. Пять тысяч мунитов. До побега с Завода он не заработал ни монеты и с тех пор ни разу не получил легальной работы.

Он мог бы уехать. Куда-нибудь в жаркое место. Удалить татуировку. Может, даже восстановить бесполезные остатки «мужественности».

Парр продолжал:

– Третий стимул. Вы не дурак, так что я признаюсь. Люди, которые меня наняли… вы раньше тоже на них работали. Если откажетесь, что ж… как я уже сказал, после того что вы сделали с теми двумя, они хотели бы заполучить вас.

Медленно и взвешенно Джонс поднял глаза, пристально посмотрел из-под костистых надбровных дуг. Улыбнулся. Улыбка походила на оскал.

– Вы хорошо справились, Невин. Не портите все ненужными стимулами. Я помогу вам убить этого человека.

– Простите. – Вечно эта улыбка. – Просто они хотят, чтобы это произошло как можно скорее, а мне не хочется начинать искать нового напарника.

– Так для чего вам напарник?

– Что ж, позвольте рассказать…

2. Сутенер инверсии

Со своего насеста на вершине перепачканного и бурлящего густой жижей Бака Джонс наблюдал, как в Панктауне наступала ночь. Снег кружился редкими хлопьями. Разноцветные огни горели в городе за Заводом и вспыхивали тут и там на самом предприятии, но для менее веселых целей. Время от времени под полупрозрачным куполом отдела Отгрузки вспыхивала яркая фиолетовая вспышка, когда очередную партию продукции телепортировали в иное место на этой планете или на какой-то другой. Возможно, отправляли бригаду, которой предстояло работать на шахтах астероида, или строить орбитальную космическую станцию или новую колонию, новый Панктаун, на каком-нибудь еще не изнасилованном, но уже облапанном мире.

Джонс наблюдал, как из грузовых доков выехал похожий на военный бронетранспортер ховертрак с крытым кузовом и направился к восточным воротам. Груз с более локальным пунктом назначения. Джонс представил себе содержимое: готовые изделия, сидящие двумя рядами и безучастно глядящие друг на друга. Взращенные без татуировок и имен. Возможно, компании, для которых они предназначались, не использовали татуировки и декоративные имена – «издевательские имена», – думал Джонс, – для идентификации работников-клонов». Что происходило в их головах по пути, и происходило ли что-нибудь? Эти взращенные еще не были запрограммированы на выполнение своих обязанностей, им еще не ставили мозговые капельницы. В отличие от них, Джонс, чьей работой было выпекать этих самых големов, родился уже с назначением. «Они невинны в своей бездумности, богаты своей бездумностью», – подумал он, наблюдая, как ховертрак исчезает в ночи. Сам Джонс был еще ребенком, но с оскверненной невинностью. Месяцы, прошедшие с его побега, походили на концентрированную жизнь. Было ли ему лучше в первые дни, когда его еще не охватили досада и раздражение? Случались такие моменты, когда он в своей новообретенной гордости не хотел признаваться, что чувствовал себя человеческим мальчиком, который жаждал снова стать деревянной куклой.

Джонс слушал, как булькает в Баке амниотический раствор, и мысленно представлял множество бездумных зародышей, спящих без снов в огромной башне-утробе под ним. Да, приближалось Рождество. Джонс подумал о происхождении этого праздника, о непорочном зачатии рожденки Марии и гадко ухмыльнулся.

Он поднял запястье и пристально вглядывался в него, пока на коже не проступили светящиеся цифры, похожие на еще одну татуировку. Пора было идти – Джонс не любил опаздывать.

* * *

Чтобы Парр не догадался, насколько близко к Заводу живет Джонс, он велел Невину заехать за собой на Оловянную площадь. Чтобы добраться туда, Джонсу пришлось пересечь эстакаду Обсидиановой улицы. Это был слегка изогнутый, спроектированный рамонами мост из невероятно прочной рамонской древесины, окрашенной когда-то глянцево-черным лаком. Теперь его покрывали пятна аэрозольной краски, пыль и трещины. Машины со свистом проносились в обоих направлениях, наполняя крытое строение ревущим шумом. Пешеходную дорожку защищали от потока шаткие перила, их недостающие участки заделали проволочной сеткой. Кроме того, в углублениях деревянного каркаса моста обитали бездомные, большинство из них построили сложные сооружения-паразиты из обрезков дерева, листов металла, пластика или керамики. Один пожилой и истощенный чум, бывший монах угасающей церкви Ралума, жил внутри большой картонной коробки, на фасаде которой нарисовал суровые черты Ралума, словно это был храм. Пешеходную дорожку с одной стороны окаймляли перила, с другой – эти