Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак
Вот лежишь ты здесь, на мягких песках, одинокий в своем огромном царстве — царстве тайн, величия и символов. И величие современных владык — лишь уродство по сравнению с твоим возвышенным, чистым величием. Дерзкий человек, охваченный стремлением постичь все твои тайны, проникает в чертог гордого одиночества. Но тайная сущность твоя невидима для этих призраков тленного мира, неосязаема для их мушиных лапок, тянущихся к твоим мощным когтям и плечам то ли ради познания, то ли ради развлечения.
Но человек не только наслаждается, не только стремится к познанию, он тяжко болен, он страдает. На него обрушивается смерч катастроф и бедствий, и он сознает, что всеобщее равновесие на самом деле соткано из страха и волнений, а кажущееся постоянство мира сложено из перемен. Он постигает всю трагедию борьбы между свободой выбора и неотвратимостью рока, он понимает, что бурное кипение его сил без пользы теряется в водопаде грядущих поколений, уносящем без разбора и богов, и воинов, и законодателей, и святых, и пророков, и убийц, и убиенных. Он видит нищету на путях к престолам, царские скипетры и венцы рядом с оковами преступников, он видит свадебные шествия и похоронные процессии, рождения и смерти, а с ними рука об руку идут бедность и богатство, болезнь и здоровье, предательство и верность, заблуждение и истина. И сколько бы человек ни страдал, сколько бы ни мучился, все равно мир останется таким, каков он есть.
Живые существа и мертвая материя возникают и рождаются, как бушующие, вечно меняющие свою форму волны. И всякий раз, когда кажется, что их движению скоро придет конец, появляются новые волны, вздымающиеся над рассыпавшимися брызгами предыдущих.
Если человек, тяжко вздыхая, ищет объяснения этих событий, то ему говорят — такова жизнь; это и есть жизнь; жизнь может быть только такой.
Да, равнодушный сфинкс! Для одаривания и лишения, для верности и измены, белизны и черноты, гордости и унижения, победы и поражения, для каждой радости и горести — для всего этого есть лишь одно объяснение. Мы объясняем жизнь жизнью. Мы лечим недуги жизни лекарством жизни. Мы бежим от жизни, чтобы вновь встретиться с ней лицом к лицу.
Я, одна из миллионов ипостасей жизни, стремлюсь понять жизнь, как стремятся понять ее все обездоленные. И, подобно тому как ты стоял некогда на пути в Фивы, задавая путникам вопросы, я остановилась на дороге, расспрашивая проходящих о смысле жизни. Один из них ответил мне: «Жизнь — это грудь матери».
Тогда я припала к материнской груди и оказалась в теплом и уютном гнезде, защищенном, безопасном. Не страшили меня ни буйные ветры, ни раскаты грома, ни сверкание молний, ни потоки воды, низвергающиеся с небес. Прошел день. Мне стало тесно у материнской груди, и я вернулась на прежнее место, вопрошая: «Что же такое жизнь?»
Кто-то ответил мне: «Это вера и благочестие». И я поспешила испачкать свой лоб пылью с порога алтаря, в котором под расшитым золотом покрывалом сокрыты символы аскетизма и преданности. Я била себя в грудь, прося отпущения грехов, которых не совершила, прощения проступков, которые даже не могли прийти мне в голову.
Безмолвные иконы в своих ризах беседовали со мной, кресты шепотом сулили кару, пугая гвоздями и копьями. Прошел день. И лоно алтаря, прежде полное нежности и любви, стало холодным и твердым, как мрамор. А религиозные обряды оказались театральным действом. Аромат ладана, ниспославший мне откровение и божественное вдохновение, стал раздражать меня, как резкие духи у женщин с дурным вкусом. И вновь вернулась я на старое место на дороге, спрашивая: «Что такое жизнь?»
И ответил мне голос тщеславия: «А разве жизнь для девушки — это не гордость, кокетство и красота?»
Тогда я подошла к зеркалу, чтобы поговорить с ним, и влюбилась в свое отражение, влюбилась так сильно, что смогла расстаться с ним только для того, чтобы отыскать, чем бы еще украсить свое лицо, сделать его еще привлекательнее. Но вскоре созерцание скорбящих влюбленных заставило меня разрыдаться, и я поняла, что наслаждалась, веселясь и играя, страданиями чужих сердец. Прошел день, и вновь появилась тоска в моих глазах. Как и прежде, вернулась я на дорогу, чтобы спросить у путников: «Что такое жизнь?»
И голос цивилизации, сквозь свист пара и грохот машин, произнес: «Жизнь — это богатство и высокое положение в мире, это блеск современной культуры».
И я погналась за этим, но не прошло и часа, как остановилась, не в силах двинуться дальше. Мне пришлось вернуться назад, тоска душила меня.
И вновь я вопрошала: «Что же такое жизнь?» Долго задавала я этот вопрос и лила обильные слезы, пока окончательно не потеряла надежду и не возжелала смерти. Тогда из глубины моих страданий встало безмолвное видение, и я поняла, что оно владеет тайной жизни.
О сфинкс! Видел ли ты когда-нибудь пляшущие звезды? На мгновение заколебалась незыблемая стойкость законов, все звезды пустились в пляс вокруг меня, а все твари смиренно склонились перед той, кто будет их защитницей перед всемогущим. И стали все они передавать друг другу образ единого лика и гордиться своим сходством с ним. А все зори и рассветы черпали свой свет из блеска его глаз.
Синева неба, очарование весны и красота морских волн были лишь слабым и неясным отражением его улыбки — той удивительной, нежной и неотвратимой улыбки. И призвал меня творец к своему престолу, и возложили мы с ним ладони на спираль бытия, управляя движением миров. Прошел день. И был подавлен мятеж звезд, они покорились единственному в мире порядку. И каждое существо обрело свое прежнее значение в мировой системе. А я продолжала спрашивать у прохожих: «Что такое жизнь?»
Тогда раздался спокойный голос знания: «Я — жизнь, ибо я объясняю ее».
И я бросилась в многоводное, разливающееся море Познания, чтобы изучить и самый материальный мир, и философию.
О владыка! Сколько наук мы создали для того, чтобы изучить то, что непознаваемо; сколько придумали языков, чтобы разъяснить то, что необъяснимо! Ученые указали мне силу, с помощью которой небесные тела взаимодействуют во вселенной и из объятий которой не могут вырваться ни солнце, ни пылинка, — силу притяжения. И я спросила: «Что такое эта сила притяжения, кто видел ее, кто слышал ее, кто касался ее? Может быть, она дух, движущийся по волнам эфира? Или она — поток, который бушует сам по себе, независимо от природы. И ответили мне прохожие: «Это тайна жизни, а она — неведома».
Жизнь! Неведома! Два слова, означающие одновременно и объединение, и разъединенность.
Эти пески покрывают мягкими
