Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак

В час, когда умирает день, я отправилась к истоку реки и села на камень, который возвышался средь водного потока, вытекающего из груди огромной скалы.

Мне казалось, что вокруг меня витают фантастические призраки, вдыхая сладостный аромат, исходящий от волос дочерей моря. Боги четырех ветров играют минутами вечерней зари, покачиваясь на волнах наступающей тьмы. Их прозрачные фигуры украшены гирляндами из фиалок и жасмина, а на устах ярко сверкают россыпи звезд. Музы поверяют друг другу под сенью пиний свои тайные огорчения и надежды, а вакханки добывают из спелых гроздей вино, пьянящее богов. И из божественного опьянения рождаются поэты и пророки.

На этом самом камне, где я сижу, погруженная в мечты, опьяненная выдержанным вином небесной фантазии, которым упиваются мои чувства, вот так же сидел когда-то и великий эмир Башир аш-Шихаби{107}. Многие после него сидели здесь, и сердце каждого из них сжималось, испытывая благоговение и почтительный страх перед дыханиями природы и голосами вечности. Я думаю сейчас о том же, о чем думали они, потому что мысли людские, при всем их различии, сходны как в источнике, так и в конечном результате. И мечты, и желания, таящиеся во множестве в глубинах души человеческой, одни и те же повсюду и во все времена.

Все мы ставили перед собой вопрос, который я задаю сейчас бегущим водам, ибо он — самая глубокая из тайн, которую доносит до нас эхо храма, возведенного в святая святых человеческой природы: «Откуда и куда? Откуда и куда? Откуда вы приходите, о воды? И куда уходите? Откуда мы пришли и куда уйдем?»

Воды текут вслед за водами, возвеличивая и восхваляя всевышнего, и вот уже их голоса взлетели ввысь и пение слилось с рыданием.

Мельчайшие частицы воды в шуме и грохоте низвергающегося потока передавали друг другу тайны божественного света, и над рекой, казалось, парили крылья вечности. «Откуда и куда?»

Мой мозг отягощен мыслями, которые я не могу постичь, и грудь моя стеснена тревогами, сущности которых я не знаю. Я сорвала со своей руки часы с золотым браслетом и, взглянув на них, воскликнула: «О часы! Вы — символ минут, текущих в реке времени, которая впадает в море вечности. Вот я погружаю вас в эти воды… Может быть, вы сохраните в вашем реальном бытии след абстрактных символов?» Затем я подобрала несколько красивых разноцветных камешков, лежавших на дне реки, и сказала: «О сокровища! Я унесу вас с собой в долину Нила, чтобы вы напоминали мне о том множестве чувств, которые бушевали в моем сердце здесь, у реки ас-Сафа. Вы — память вечности, в которой я жила одно мгновение».

Когда я подняла глаза к небесам, то увидела око Венеры, которое следило за рукой повелителя тьмы, рисующей на покрывале ночи очертания небесных образов. Тогда я покинула исток реки, повторяя: «О река ас-Сафа! Откуда и куда?»

О река ас-Сафа! Я пришла к тебе, утомленная душой и телом. Я прочла газеты, и в моем воображении зазвучали раскаты артиллерийских орудий, и глазам моим предстали ужасные картины войны. Потом я отправилась к людям, и мои уши наполнились их никчемными разговорами, а душа устала от их пустых мыслей и гнусных желаний. Я была поражена глупостью человека, скудостью его стремлений и слабостью его порывов. Тогда я услышала твое мелодичное имя и полюбила его, ибо в нем — красота, очарование и покой. Горячие пески обожгли мои ноги, а тернии жизни изранили мои руки. Я пришла, чтобы извлечь из твоих трав бальзам для моих ран. Пыль материального бытия осела на моих ресницах, скрыв от меня красоту духа. Я пришла смыть эту пыль в твоих священных волнах. Я пришла увлажнить свои глаза и ладони сладостной водой. На сердце моем была тяжесть, и я поспешила отправить его с тобой к духу Великого моря, который взывает к тебе из своей далекой лазурной бездны.

Ты — дочь облаков и забава небесного тепла, смех вечной материи и хохот ветра среди холмов и долин.

Ты — поцелуй солнца, посылаемый морю.

Ты — гимн горы в долине.

Ты — душа, спешащая в объятия великого духа.

Ты глубока, как тайны сердца, и сладостна, как взоры влюбленного. И в имени твоем смешались краски и звуки.

Ты взываешь ко мне, о река! Так возьми же меня с собой подальше от шума и суетной жизни. Возьми же меня с собой…

Впрочем, что между нами общего? Ты — стремительный поток, у которого нет души и в котором не бьется сердце. А я — я совсем другое. Ты — загадка морей и миров. Я — загадка человеческой жизни и вечности. Я не понимаю тебя, но чувствую все невежество человека и его обреченность. А ты… Впрочем, что тебе до нас, а нам до тебя?

Бегите, о воды, бегите и оставьте меня наедине с собою. Напоите растения и травы, вложите жемчуга в уста роз, увлажните пылающую грудь земли, наполните своими песнями безмолвие долины, рассказывайте свои нескончаемые истории; плачьте и радуйтесь, кричите и шепчите, пойте и рыдайте, веселитесь и печальтесь. И мы, дети восторга и скорби, знаем, что все это присуще вам. Бегите, о воды, не мешайте мне плакать. Небосвод моих мыслей уже заволокли черные тучи, а мое сердце… Но что вам до него, а ему до вас! Оно одиноко и печально.

Перевод В. Блондина.

У НОГ СФИНКСА

Бесконечна ширина горизонта, бесконечна глубина ночи. Стремительно падающие звезды и светящиеся окна кажутся ранами и ожогами на теле мрака. Голоса города вещают лишь о его недугах, ни о чем ином город не ведает. И вот я пришла к тебе, о сфинкс, чтобы воспеть твое одиночество за холмами, отделяющими шумную и скованную традициями людскую цивилизацию от твоей самобытной цивилизации, покоящейся на груди бесконечного безмолвия. Сменяются на земле государства и народы, а с ними религии и законы, языки и обычаи. Состязаются друг с другом землетрясения, вулканы и грозы, эпидемии и мятежи, ураганы и наводнения, уничтожая деяния многих поколений. А ты притаился здесь, в засаде у пирамид, устремившихся к лику космоса, и опровергаешь губительные законы преходящего мира. И храмы рассказывают тебе свои нескончаемые повести голосами камней и гравия, подкрепляя свои слова изображениями богов, царей и воинов. А бедствия, которые обрушились на эти храмы, придают их рассказам особую выразительность и