Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак
— Я военный, как папа! — закричал Роберт, топнув ногой.
— Да, Роберт, — продолжала я, — со временем, когда ты вырастешь, то станешь солдатом. Тебе очень пойдет военная форма, очень, однако сегодня, в этом детском костюмчике, ты более миловиден. Тебе будут улыбаться женщины — они любят военных, так как позолота на военном мундире уводит их от будничной действительности в мир грез. Эта маленькая слабая рука станет большой и сильной, будет мучить людей, причинять им несчастья и убивать. Она возьмется за орудия разрушения и гибели. Твои прекрасные глаза превратятся в глаза палача, которого вид крови оставляет равнодушным и жестокосердным. А твое сердце? Ты увидишь, каким будет твое сердце, которое сегодня чувствует и постигает еще очень немногое!..
Уподобишься ли ты тем, кто не отдает себе отчета в собственных стремлениях? Они играют, смеются, наслаждаются, тоскуют, но никакого следа в их сердцах не остается. Радости и печали проходят мимо них, как капли дождевых туч, которые, падая на стекло, вскоре бесследно исчезают. Или же ты уподобишься тем, кто чувствует в себе бессилие и ярость, а притворяется величавым и благоразумным…
Ударит ли тебя когда-нибудь женская рука так, чтобы на твоих глазах выступили слезы любви, вонзится ли в твое сердце кинжал отчаяния?
Скоро, Роберт, ты повзрослеешь. Скоро ты узнаешь, что такое жизнь, и почувствуешь себя одиноким среди людей. Тебя будет мучить ответственность и истощать борьба, жечь пламя мысли и расплавлять огонь безумной любви. Ты испытаешь духовную жажду, ты станешь человеком. Как ужасны эти слова! Завтра ты станешь человеком, то есть и животным, и божеством одновременно!
Я умолкла и сидела в раздумье среди тишины окружавшей меня природы. Вдруг где-то вдали послышался голос муэдзина, призывающего верующих к молитве.
— Слышишь ли ты этот голос, Роберт? — спросила я.
— Да, — ответил он.
— Скоро, Роберт, — продолжала я, — ты узнаешь, что означает язычество, христианство, ислам. Скоро ты поймешь, что такое религиозный фанатизм и шовинизм, исступление и нетерпимость, антипатия и эгоизм. Скоро ты узнаешь, что из тех же тканей, из которых шьют подвенечное платье, делают и саван для мучеников. Скоро ты увидишь, как одни народы уничтожают другие потому, что те собрались вокруг куска ткани, окрашенного в иной цвет, чем их ткань. Скоро ты увидишь все это, Роберт, и примешь в этом участие, потому что ты солдат, как и твой отец.
Я ушла, не поцеловав ребенка, не сказав ему приветливого слова, потому что мною владел страх перед человеком завтрашнего дня, а он не поцеловал меня, потому что я не угостила его ни конфетами, ни пирожным.
Перевод О. Фроловой.
ГДЕ МОЯ ОТЧИЗНА?
Когда до меня доносятся звуки родных имен,
Я, начертав на листе бумаги имя своей отчизны и припав к нему губами,
Перечисляю ее страдания, гордая тем, что и у меня, подобно другим, есть свой отчий край.
Затем наступает череда холодных раздумий, я понимаю всю неразрешимость проблем,
Моя голова склоняется под тяжестью мыслей;
И не успеет мысль обратиться в чувство,
Как меня охватывает глубокая подавленность,
Ибо я являюсь той единственной, у кого нет родины.
* * *
Утром меня будит прощальный армейский рожок. В мелодии медных труб слышатся ноты, омраченные слезами разлуки и окрыленные призывом к безудержной храбрости. Я не терплю победителей, но мечтаю о той минуте, когда смогу влиться в их ряды, чтобы в их богатстве нашла забвение моя бедность, а в их могуществе — мое унижение.
Когда движутся колонны угнетенных народов, склонив знамена пред гробами героев, павших в борьбе, и возгласы опьяненных свободой заглушают скорбные стоны вдов и матерей, я мужаю и крепну, ибо я дочь народа, ставшего на путь созидания и прогресса, а не наследница былого величия, ждущего своего заката.
Но с их уст срывается шепот, который гулко отдается в моих ушах. «Ты не наша, ибо иного племени», — шепчут первые. «Ты не наша, ибо ты иного рода», — вторят другие.
Так почему же я стала той единственной, у кого нет родины?
* * *
Родилась я в одной стране, мой отец — в другой, моя мать — в третьей, живу я в четвертой, а призрак моей души витает повсюду. Так какой же стране мне принадлежать, какою дорожить?
Мертвые уходят, оставляя свой опыт и мысли, которыми внуки пользуются, национальное достоинство, которым внуки гордятся, древние традиции, которым внуки остаются верны. Я же унаследовала от предков лишь непомерную ношу, что стесняет мои руки и грудь. Ношу, при попытке избавиться от которой и убежать наливаются ноги свинцом. Вот я и иду своим путем к Голгофе. Тычут в мою сторону пальцами ехидные насмешники, но никто не протянет руку милосердия, помощи и сострадания.
Имуществом моих предков завладели те дальние стяжатели, а отрекись они от наследства, завладели бы эти ближние, чье бесстыдство обращает мои добродетели в порок и чья праздность и зависть отказывают мне в праве на благо, что досталось мне по́том и слезами.
На каком же языке говорить с такими людьми и как с ними общаться? Ограничиться языком соплеменников, который, по их мнению, не принадлежит ни мне, ни мне подобным? Или удовольствоваться языком чужаков, в чьих глазах я непрошеная гостья? Стать ревнительницей древних традиций, на которые ныне ополчились реформаторы, или поборницей новейших идей, чтобы оказаться мишенью для стрел ретроградов?
Если склонюсь перед непомерной гордыней, то меня назовут угодливой, заискивающей прислужницей, а если своим оружием сделаю откровенность и щитом высокомерие, то падет на меня железная длань, будут меня хулить языки «братьев» и отпрянут от меня «спасители», ибо их удел есть спасение собственных душ.
Так зачем суждено мне быть дочерью родины, не познавшей любви сыновей, и зачем стать мне той, у кого нет отчизны?
* * *
Каждая нация твердит о своем величии, превосходстве идей и бескорыстной заботе о благе ближнего, — так кем восхищаться?
И каждая нация, только она одна, стоит на страже свободы и печется о равенстве, справедливости и братстве, — так кому верить?
И каждое вероисповедание, только оно одно, несет своим верующим истину и добродетель при жизни, а рай и святость с кончиной, — так какой вере принадлежать?
И каждая партия считает свой курс истинным и непогрешимым, а каждый ее член сознательно жертвует своим личным благом ради общественного, — так кому отдать свой голос и в чьи ряды вступить?
