Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
— Ты, как и он, сошла с ума, — недовольно проворчала леди Сесил. — Я считала тебя спокойным и рассудительным существом и думала, что ты встанешь на мою сторону и вместе мы поможем Джерарду забыть о его неистовых фантазиях и примириться с реальным миром; однако ты сама предаешься метафизическим рассуждениям и полетам воображения; для моего приземленного ума это все равно что следовать за блуждающими огоньками на болоте! Ты не помогла мне, а предала меня. Я желаю миссис Невилл только покоя; где бы она ни была — в могиле или неизвестно где, — она наверняка сожалеет о совершенных в юности безумствах. Ее оплакали, как никогда не оплакивали ни одну мать, но будь благоразумна, милая Элизабет, и помоги мне положить конец безумным поискам Джерарда! Ты можешь, если захочешь, ведь он тебя боготворит и готов к тебе прислушаться. Не надо больше разговоров о таинственной могущественной руке, призраке отца Гамлета и обо всем прочем, что уносит нас в страну грез; поговори с ним о рациональном жизненном долге и подлинной цели мужчины, которая состоит в том, чтобы приносить пользу живым, а не тратить лучшие годы своей жизни, мечтая о мертвых!
— Что я могу сказать? — ответила Элизабет. — Вы можете сердиться, но я сочувствую мистеру Невиллу, и, хотя вы будете надо мной смеяться, я все же скажу, что в своих поступках он следует самым священным законам нашей природы, пытается оправдать невинных и выполнить свой долг перед той, кто, живая или мертвая, имеет полное право претендовать на его любовь!
— Что ж, — рассудила леди Сесил, — похоже, у меня ничего не вышло; я думала сделать тебя своей союзницей, но потерпела неудачу. Я не сэр Бойвилл и не возражаю Джерарду агрессивно и открыто, но с самого начала стремилась охладить его пыл и превратить его из безумного мечтателя в обычного человека. Он одарен, он является наследником большого состояния, и его отец с радостью бы поддержал его в любом разумном начинании; он мог бы стать видным государственным деятелем, да кем угодно, если бы захотел, но вместо этого он тратит свои силы на несчастных покойников. Ты зря его поощряешь; подумай о моих словах и используй свое влияние во благо.
В последующие дни они еще несколько раз спорили на эту тему. Леди Сесил, прежде противостоявшая Невиллу неявно и старавшаяся проявлять сочувствие, неискренность которого он быстро распознал, стремившаяся скорее заставить его забыть о случившемся, чем спорить с его взглядами, теперь открыто выступала против путешествия в Америку. Джерард слушал ее молча и ничего не отвечал. Ее слова ничего для него не значили; он давно привык встречать сопротивление и все равно поступать по-своему. Вот и сейчас он даже не пытался переубедить леди Сесил и продолжал вести себя по своему обыкновению. Но он обиделся и обратился за утешением к Элизабет. Ее бескорыстная теплая поддержка и уверенность, что в конце концов его ждет успех, что энтузиазм и пыл даны ему природой для того, чтобы он смог оправдать мать, и если сейчас он отступится, то не выполнит свой высший долг, — все это вторило его собственным мыслям, и ему уже стало казаться, что Элизабет вошла в его жизнь, сделалась ее частью и он уже никогда не сможет с ней расстаться. Он стал воспринимать ее как заветную обещанную награду за труды.
Обуреваемая пылкими чувствами, Элизабет написала Фолкнеру. Она и прежде писала, что снова встретила своего друга из Марселя; писала и трепетала от страха, что ее вызовут домой, поскольку помнила, как ее отец загадочно замкнулся при упоминании имени Невилла. Однако в ответном письме сообщалось лишь о том, что Фолкнеру пришлось ненадолго уехать и поэтому он не сможет присоединиться к ней в ближайшее время. Она снова написала о сыновнем благочестии Невилла, о смерти его матери и ее якобы бесчестье, о его страданиях и героизме, распространяясь на эту тему с ласковым одобрением и с пылким пожеланием успехов. После этого она долго не получала ответ; наконец пришло письмо, в котором кратко сообщалось, что она должна немедленно вернуться домой.
«Это последнее проявление долга и привязанности, которое я от тебя попрошу, — писал Фолкнер. — Не возражай, повинуйся и возвращайся немедленно; приезжай, и я поведаю тебе роковую тайну, что разлучит нас навек. Приезжай! Я прошу приехать всего на день, а потом, если захочешь, можешь провести со своими новыми друзьями хоть вечность».
Не будь его почерк четким и уверенным, Элизабет решила бы, что ее благодетель умирает; сомнения все же остались, ее обуял страх и необъяснимое желание повиноваться его воле; бледная, дрожащая, она предстала перед леди Сесил и стала умолять немедленно подготовить все для ее возвращения домой. Узнав об этом, Джерард расстроился, но не удивился; он знал, что Элизабет никогда не ослушалась бы отца, случись тому потребовать ее присутствия. Но ему было невыносимо видеть ее муки, и он начал задумываться, почему так совпало, что они оба обречены страдать из-за несчастий своих родителей.
Глава XXIII
Фолкнер расстался со своей любимой приемной дочерью, отчаянно волнуясь за ее здоровье. Но свежий воздух и деревенская жизнь быстро восстановили ее силы, и он тревожился недолго. Вместе с тем он не спешил к ней присоединиться, так как врачи настояли, что временная разлука поспособствует ее выздоровлению.
Впервые за много лет Фолкнер остался один. В Греции он тоже был один, но там у него имелась цель. Там он тоже размышлял о прошлом и даже написал признание в своем преступлении; угрызения совести неотступно преследовали его, пока он исполнял свой долг. Однако он поехал в Грецию для участия в правом деле, доблестью и смертью стремясь очистить свое имя от позора, к которому несомненно привело бы его признание. Эти мысли его воодушевляли. Вдобавок тогда он не знал недуга и не мучился от боли, и, хотя его помыслы были полны меланхолии и самобичевания, окружавшие его опасности и мужество, с которыми он им противостоял, придавали им возвышенность и даже благородство.
Теперь же он остался один, здоровье его было
