Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн
На глаза выступили слезы, и звезда внезапно исчезла. Цэрэндулам вытерла глаза. Но сколько теперь она ни всматривалась в небесную синь, звезда больше не появлялась. Женщина глубоко вздохнула. У каждого человека есть своя звезда. Может, вот эта дневная звезда — ее? «Вот и Цаганху был подобен этой звезде, он так же возник на мгновение в моей жизни и исчез навсегда», — думала она.
И словно от света далекой звезды на душе у нее стало тепло. Дневная звезда вдруг возродила в ней угаснувшие было надежды, стремление любить и быть любимой.
Да, что и говорить, жизнь — штука нелегкая. Но теперь Цэрэндулам знала твердо: любовь, счастье, радость — все это возвращается к ней.
Перевод Г. Матвеевой.
ЖАНЧИВЫН ШАГДАР
Жанчивын Шагдар — поэт, прозаик, публицист, детский писатель. Родился в 1935 году в Булганском аймаке в семье скотовода. В 1958 году окончил филологический факультет Монгольского государственного университета. Пишет с 1954 года. Вышли поэтические сборники Ж. Шагдара «Жаворонок запоздал», «Прохладный прекрасный Хангай» (1967), книги для детей и о детях — «Отважный богатырь», «Омда из нашего класса», «Среди степей». Документальностью, богатством жизненного материала отличается повесть «Четыре времени года»: прообразом главного ее героя стал знатный чабан Герой МНР Очир. Актуальная для шестидесятых годов тема борьбы взглядов на семейный уклад трудовой аратской семьи развивается в повести «Невестка».
На русском языке публиковались стихотворения Ж. Шагдара, а также его очерк «Революционный пафос поэзии» (1973), посвященный творчеству монгольского поэта Ц. Гайтава.
НЕВЕСТКА
День смерти отца Дуйнхар запомнил навсегда: он сидел и тихо ронял слезы, глядя на потемневшее от горя лицо матери, похожей на одинокую птицу посреди озера, что отстала от друга. Семья лишилась надежной, как гора Хангай, опоры, и на голову парня свалились заботы по хозяйству. Он пас табун, порученный семье сельскохозяйственным объединением, и стадо коров, оставшееся от отца, а вдобавок и дрова колол, и воду носил — лишь бы помочь любимой матери. Этим летом в поисках хороших пастбищ они далеко ушли от молочной фермы и проводили долгие дни у подножья гор или на берегах быстрого ручья. Как за одно лето на сочных травах у жеребенка начинает лосниться шкура и отрастает длинная грива, так и Дуйнхар этим летом как-то сразу вырос, возмужал и на зависть сверстникам стал привлекать к себе взгляды степных красавиц. Если еще весной, услыхав предложение побороться, Дуйнхар мотал головой и убегал, то сейчас он сам закатывал брюки из зеленого вельвета и, выставив смуглое колено, вызывал одногодков помериться силой. Он научился легко скакать, свесившись с седла и поигрывая плетью с тонкой бамбуковой рукоятью.
Не раз хотелось Дуйнхару съездить в сомонный центр, однако каждый день работы был непочатый край да и оставлять мать одну он никак не решался. Но однажды Дуйнхар рано прискакал домой. Как бритву, наточил большие отцовские ножницы и, едва пала вечерняя роса на землю, коротко подрезал гриву своего коня по кличке Гнедой. Мать переливала в юрте молоко и через входной проем, над которым был поднят войлочный полог, смотрела, как сын расчесывает коню гриву. «Вылитый отец», — думала она, вспоминая покойного мужа за такой же работой у коновязи. А Дуйнхар легко вскочил в седло, собрал скот, пасшийся у ручья, и весело погнал его к загону. Заметив необычную приподнятость сына, мать спросила:
— Или ты собрался куда, Дуйнхар?
Сын молча завернул в тряпку ножницы, положил их в шкафчик, сел и, пряча глаза от смущения, ответил на вопрос вопросом:
— Мама! Мой дэл в сундуке?
Мать торопливо вскочила.
— Здесь, здесь, сынок. На-ка!
Он надел черный дэл, туго подпоясался, вышел из юрты и, вскочив на коня, галопом помчался к дороге, что вела на молочную ферму.
«Совсем взрослым стал сын…» — прошептала про себя мать и в который раз вспомнила мужа.
Между тем Дуйнхар ослабил повод и пустил коня шагом по обочине, где росла нежная зеленая трава. В распахнутый ворот дэла задувал ласковый, теплый ветерок, ожидание встречи радовало и волновало Дуйнхара. Как-то встретит его любимая, образ которой стоял сейчас у него перед глазами. «После того первого вечера так и не удалось нам наедине свидеться — всякий раз Дорлиг-гуай мешал», — думал он, заново переживая, восстанавливая во всех мелочах единственную свою встречу с Дунжидмой. Ее отец, Дорлиг-гуай, обычно зимовал в аиле Нарантээ, но минувшую зиму провел в местечке Зурхийн-могой, по соседству с Дуйнхаром. Тут он был ближе к своим младшим детям, которых отдавал в интернат Хангайского объединения, а по весне отсюда ему было ближе забирать стельных коров для выпаса. Местечко находилось далеко от центра, дорога туда вела плохая, и гости наведывались редко. А если кто приезжал, то не мог миновать юрты Дуйнхара. К Дорлиг-гуаю путник попадал с узенькой тропинки, поднимавшейся по склону холма, и где бы ни находился Дуйнхар — возле своей юрты или на пастбище — он по цокоту копыт знал, когда кто-нибудь приезжал к соседям. Дуйнхар ревниво следил за тем, кто и когда приехал в юрту Дорлиг-гуая и долго ли пробыл в гостях, хотя еще ни слова любви не сказал приглянувшейся ему дочери Дорлига. Потому и не догадывался он, что сохнет по нему Дунжидма, что все сердце ее изболелось. Бывало, решится Дуйнхар заглянуть к соседям, вроде как о скотине поговорить, и не успеет коня привязать, а хозяин уже выходит в загон и идет к Дуйнхару навстречу.
— Ну, что хорошего, сынок, скажешь? — спросит, и Дуйнхар мямлит что-то про коров да лошадей. Дорлиг-гуай обстоятельно ответит на все вопросы гостя — и все. Хочешь не хочешь, а остается только обшарить взглядом соседский загон да убираться восвояси. И почти никогда Дунжидмы в загоне нет. Только если рано утром приехать, увидишь, как она навоз сгребает. Но и тогда шептаться с девушкой в загоне, а не в юрте разговаривать, неловко Дуйнхару.
Никогда прежде Дуйнхар не испытывал ничего подобного. Душа его ликовала и радовалась, словно он нашел сокровище, сердце стучало в такт какой-то неясной, но очень красивой мелодии. И тут же, словно потеряв только что найденное сокровище, он впадал в грусть и терзался нестерпимыми муками. Странное это сокровище — любовь! Самое прочное и самое хрупкое, самое дорогое на свете! Как жаль, что не каждый человек умеет его ценить и беречь, но Дуйнхар не такой — он оберегал его
