Когда была война - Александра Арно
В здании, где у немцев была комендатура, теперь располагалась комендатура советская. Приехали ещё какие-то люди в форме, ещё солдаты, и с двух краёв Александровки установили пушки с длинными металлическими шеями. Они, накрытые маскировочными сетками, тянули их к небу, будто высматривая врага немигающими круглыми глазами. Солдатскую казарму устроили в клубе, там же организовали и медпункт.
– Оставили нам солдатиков на случай, если немцы обратно попрут, – говорили в деревне. – Нас теперь защищают.
Но немцы обратно не пёрли. Только лишь однажды два их самолёта вдруг вынырнули из облаков над деревней и принялись хищными птицами кружить над крышами домов. Караульный, едва только завидев их, принялся остервенело бить металлическим прутом по висящему на столбе пустому ведру. Дверь казармы распахнулась, и оттуда один за другим побежали бойцы, на ходу напяливая каски и затягивая ремни. Двое тащили большой деревянный ящик.
– Орудие к бою! – громко скомандовал высокий худощавый паренёк, и сетку с пушки откинули в сторону, заняли позиции и принялись крутить какие-то ручки на круглых металлических рулях.
Пушка развернулась дулом в сторону самолёта. Паренёк схватил бинокль.
– Азимут двести шестьдесят! Дальность четыре тысячи!
– Есть четыре тысячи!
И снова дуло пришло в движение.
– Высота три пятьсот!
– Заряжай!
Немец развернулся, спикировал вниз и понёсся прямо на них. Бах-бабах-бах-бах! – загремели выстрелы, зарешетили пули по покрытой пылью земле.
– Стреляй! – проорал паренёк.
Пушка закашляла огнём, содрогнулась всем своим металлическим телом. В воздухе надулись облачка чёрного дыма. Самолёт вильнул от них в сторону, припал на одно крыло и стал, натужно гудя, набирать высоту.
– Дальность две! Высота две с половиной! Давай!
Дуло снова выплюнуло снаряд, и на этот раз он угодил прямо в самолётное брюхо. Из-под крыльев с чёрными крестами вырвался дым и потянулся по небу длинной полосой. Попали, – поняла Катя. Второй самолёт уже уносился вдаль, только гул мотора ещё висел над деревней.
Больше немцы в Александровке не появлялись.
На следующий день после налёта Катю вызвали в комендатуру. Угрюмый мужчина в синей фуражке, представившийся капитаном Михеевым, долго задавал её какие-то нелепые вопросы и смотрел прямо в глаза жёстким взглядом. Катя ёжилась, путалась в словах, но всё же отвечала, хотя и не особенно понимала, что ему от неё нужно. Это выяснилось только часа через два после начала допроса.
– Информация есть, что вы врагу пособничали, – внезапно сказал он, прикуривая очередную, пятую уже папиросу. – Помогали.
– Это как это я пособничала? – опешила Катя. – Ничего я им не пособничала. С чего вы взяли?
Капитан глубоко затянулся и выдохнул дым через нос, потом бросил перед ней на стол картонную папку.
– Пол мыли. Бдительные граждане донесли.
Катя запахнула на груди шаль. Её пробрала ледяная оторопь, сердце захолонуло.
– А разве мыть пол – это пособничество?
– Ещё какое.
Она натянуто рассмеялась.
– Глупости.
– Я так не считаю. В немецкую комендатуру вы ходили? Ходили. Прямой контакт с врагом имели? Имели. Значит, и информацию им могли носить. Так?
– Нет, – не согласилась Катя. – Никакую информацию я им не носила. Откуда я могла её носить?
Капитан пожал плечами.
– От партизан.
– Я их даже не видела никогда, партизан.
В помещении повисла напряжённая тишина. Капитан не сводил с Кати цепкого взгляда, снова и снова затягиваясь папиросой. В воздухе тонким слоем повис разбавленный солнцем сероватый дымок.
– Не видели, говорите? А зачем тогда к немцам ходили?
– Ну… Я это… как зачем… Полы мыть я ходила…
– А цель? – Он, не глядя, затушил окурок в жестяной пепельнице. – С какой целью вы это делали?
– Так… – окончательно растерялась Катя. – Для чего ж пол моют? Чтоб чисто было…
Капитан вдруг взорвался. Он резко ударил ладонью по столешнице, так, что Катя вздрогнула, и нервно, с гневом проорал:
– Встать!
Она вскочила и испуганно заморгала. Капитан тоже поднялся со своего стула, неспешно одёрнул гимнастёрку и, обойдя стол, шагнул к ней. Два серо-карих глаза хлёстко смотрели из-под низко нависших густых бровей, тонкие губы сжались в прямую линию, ноздри раздулись.
– Отвечать коротко и прямо. С какой целью ходила к немцам?
– Так я ж говорю…
– Ты в дурочку мне здесь не играй, поняла? Цель назови! С какой целью к немцу шастала?
Катя съёжилась ещё сильнее, втянула голову в плечи. Слёзы нестерпимо жгли веки. Она совсем ничего не понимала – что он хочет от неё, почему кричит? Разве она сделала что-то плохое?
– Жрать нечего было. Еду они давали за работу.
– Значит, ты за жратву родину продала?
– Что? – выпучила глаза Катя. – Ничего я не продавала! Как можно мытьём полов родину продать?
Капитан криво усмехнулся.
– Ишь ты, какая борзая выискалась. Признавайся, передавала немцам информацию?
– Нет.
– Ну хорошо. – Он вернулся за стол и снова сел не стул. – Хорошо. Тогда по-другому говорить будем. Ты сейчас под арест пойдёшь, посидишь двое суток в камере. Подумаешь. А потом посмотрим.
– Какой ещё арест? – похолодела Катя. – Нельзя мне… дочка у меня маленькая…
– Про дочку раньше думать надо было, когда родину продавала, – грубо отрезал капитан и крикнул: – Рачков!
Дверь распахнулась.
– Тут, товарищ капитан!
– Под арест, – кивнул тот на Катю.
Её бросила в пот, внутри что-то оборвалось. Она не понимала сути обвинения, но догадаться, что всё происходящее очень серьёзно, было не трудно. Горло сдавило ледяным спазмом.
– Нет! – хрипло запротестовала она. – Нельзя под арест! Дочь у меня! Нельзя!
На запястьях сухо щёлкнули наручники, и Катя затряслась, как высохший лист на ветру.
– Да погоди ты, Софроныч, арестовывать, – раздался из коридора голос.
В дверь шагнул Виктор. Катя не сразу узнала его – он стал будто выше, раздался в плечах, приобрёл безупречную выправку. На голове его красовалась такая же синяя фуражка. Мельком глянув на Катю, он двинулся к столу.
– Тебе лишь бы арестовать.
– А-а-а-а, Ставинский! – расплылся в улыбке капитан. – А мы тебя завтра ждали!
Они обменялись крепким дружеским рукопожатием. Катя обалдело глядела на широкую спину Виктора, не веря своим глазам. Она считала его давным-давно погибшим – ещё тогда, когда немцы устроили облаву на партизан. У него ведь не было шансов выжить.
– Я всегда прихожу тогда, когда меня меньше всего ждут, – усмехнулся Виктор и оглянулся на Катю. – За что её?
Капитан раскрыл лежащую на столе папку и стукнул по бумагам костяшками пальцев.
– Да вот, предательство родины.
Виктор неторопливо вынул из кармана портсигар, придвинул к столу колченогую табуретку и, сунув в рот папиросу, сел.
– Рачков, свободны. – Он прикурил он поднесённого капитаном огонька зажигалки и, пустив дымок, пробежался глазами по строчкам. –
