Я, Юлия - Сантьяго Постегильо
– Мне страшно. Не бери с собой детей. Только не сегодня, – умоляла Меса, когда они собирались на представление.
Но Юлия была непреклонна:
– Сегодня мне позарез надо быть там, и детям тоже. Если император увидит, что мы охвачены страхом, он заподозрит меня и все наше семейство. И тогда нам с детьми будет грозить смертельная опасность. Это относится и к тебе, дорогая сестра, а также к Алексиану и малышке Соэмии.
Месе пришлось признать, что Юлия права. Во всяком случае, на словах.
– Видимо, и нам следует прийти? – осмелилась предложить она очень неуверенно.
– Нет. Соэмия еще совсем крошка, а ты непраздна, как сама сказала мне вчера. Это послужит для тебя извинением. Достаточно того, что там буду я с сыновьями: это докажет нашу верность императору. Жаль только, что тебя не будет рядом: ты бы могла отвести на себя часть внимания этих злоязычных гарпий.
Меса позволила себе слегка улыбнуться.
– Ты о Салинатрикс и Меруле? – спросила она, имея в виду супруг Клодия Альбина и Песценния Нигера, наместничавших в Британии и Сирии. Как и другие сенаторские жены, они свысока смотрели на Юлию с сестрой – «чужестранок», родившихся на Востоке.
– Салинатрикс – главное зло, – процедила Юлия сквозь зубы. – Змея, истинная змея! Если она прокусит свой язык, то отравит саму себя и тут же умрет. Ну да ладно. Я пойду, что бы ни случилось.
На этом разговор закончился.
Теперь Юлия с детьми поднималась на пятый ярус амфитеатра Флавиев, где, как и везде, стояли преторианцы. Эти места были дальше всего от арены, но зато их прикрывала крыша, подпираемая длинным рядом колонн: она защищала женщин от солнца и непогоды. Остальным же зрителям оставалось лишь надеяться, что перед представлением установят веларий, громадный навес, который крепился к двумстам пятидесяти столбам. В тот день, о котором идет речь, веларий разворачивать не стали.
Дородный Каллидий остался в одном из коридоров, как и прочие рабы. Невольникам не разрешалось взбираться туда, где тянулись ряды скамей.
Юлия сделала глубокий вдох, взяла сыновей за руки, миновала выстроившихся с двух сторон преторианцев и тут же почувствовала на себе острые, презрительные взгляды сенаторских жен. Одно было хорошо: все они отвернулись при ее приближении, что облегчало поиск нужного места.
– Чего нам надо бояться? – шепотом спросил маленький Бассиан, хорошо запомнивший слова, которыми обменялись мать и тетка перед тем, как они втроем вышли из дома.
Они говорили о страхе, и мальчик не понимал, чего так опасаются обе женщины. Кажется, того, что может случиться здесь, в амфитеатре Флавиев. Он поглядел вниз, на арену: как ему объяснили, туда выйдут звери. Но это настолько далеко… Бассиан не понимал, чего можно страшиться, находясь на таком расстоянии от хищников.
Мать не ответила, лишь сжала его руку крепче прежнего. Он понял все правильно: надо хранить молчание.
Подпол амфитеатра Флавиев, Рим
Коммод быстро шагал по длинному подземному ходу, соединявшему Ludus Magnus, школу гладиаторов, с гигантским амфитеатром. Рядом, почти бок о бок с ним, шел префект претория, следивший за тем, чтобы не поравняться с императором: тот, несомненно, счел бы это знаком неуважения, и Квинт Эмилий оказался бы на волосок от смерти, чего ему совсем не хотелось.
Члены императорского семейства входили внутрь огромного овала через особую дверь, но Коммоду нравилось идти тем же путем, что и гладиаторы. Его приводило в неимоверный восторг все, что имело отношение к представлениям гладиаторов, и сам он нередко бился против них как простой боец. Правда, в этих сражениях император удивительным образом одерживал верх раз за разом. А на тот день, помимо утренней травли зверей, было намечено кое-что особенное.
Но всему свое время, подумал он.
Интерес императора к публичным боям породил толки о том, что он – плод незаконной связи Фаустины, супруги Марка Аврелия, с каким-то счастливцем-гладиатором. Правда или ложь? Во всяком случае, Коммод не делал ничего, чтобы развеять эти слухи.
Они углубились в гипогей – лабиринт ходов, проложенных под ареной амфитеатра. Коммод двигался уверенно, так как знал дорогу лучше любого другого. К тому же добраться до пульвинара было легко: на всем пути следования императора с двух сторон стояли преторианцы. Коммод шел, улыбаясь, по этому бесконечному коридору.
Вдруг он остановился, лицо его помрачнело. Начальник преторианцев тоже встал застыл на месте. Так же поступили и преторианцы, шагавшие за Квинтом Эмилием.
– Ты все приготовил? – спросил Коммод.
– Да, сиятельный.
– И каждый из вас думает о том, что я собираюсь сделать сегодня утром? – добавил император со зловещей ухмылкой.
– Именно так, сиятельный. В Колонии Коммодиане говорят только об этом.
– Замечательно, клянусь Геркулесом!
Коммод и солдаты зашагали дальше. Но у хозяина Рима был еще один вопрос, который он задал на ходу, даже не обернувшись:
– А список есть?
Квинт Эмилий сжимал в левой руке маленький свиток. Услышав вопрос, он прижал его к своему телу и развернул. Правая рука лежала на рукоятке меча – так было во всех случаях, когда он сопровождал императора. Сглотнув слюну, префект претория выдавил:
– Вот он, сиятельный.
Пятый ярус амфитеатра Флавиев, Рим
Юлия и дети заняли отведенные им места. Молодая супруга наместника Верхней Паннонии с любопытством разглядывала большой ярко-красный флаг, висевший на ближайшей колонне и притягивавший к себе взгляд. Что это значило? Ее размышления прервал сын:
– Почему на нас так смотрят?
Трехлетний Гета жадно следил за происходящим на арене, но Бассиану было небезразлично то, что творилось на скамьях. Многие женщины смотрели на них с неприязнью, и мальчик это подмечал.
Юлия повернулась, позабыв о странном красном флаге, и поглядела в ту же сторону, что и сын. На лицах Манлии Скантиллы, жены сенатора Дидия Юлиана, Мерулы, жены Песценния Нигера, наместника Сирии, и Салинатрикс, жены Клодия Альбина, наместника Британии, застыло надменное выражение.
Бассиан благоразумно решил, что лучше говорить шепотом, и мать ответила ему так же тихо:
– Они презирают нас. А особенно меня.
Мальчик пришел в замешательство. Ведь мама такая красивая, и она замужем за Септимием Севером, могущественным наместником Верхней Паннонии… Пусть у отца не так много денег, как у Юлиана – все говорили, что это самый богатый человек в империи, – но зато он начальствует над тремя легионами, так же как Нигер и Альбин. Нельзя сказать,
