Я, Юлия - Сантьяго Постегильо
– Посмотрите, кто пришел, – сказал Пертинакс Диону Кассию, который, как обычно, сидел возле него. Здесь же были Сульпициан и их сыновья, юные Гельвий и Тит.
– Не жду ничего хорошего, – изрек Дион Кассий.
Голос его звучал пророчески и зловеще: обычное дело в эти дни, когда из-за безумия императора худшие предсказания чаще всего сбывались.
Пертинакс подождал, пока Помпеян не поприветствует своего сына и не устроится поудобнее на сиденье, а затем подошел к нему и заговорил.
– Сегодня сами боги послали нам тебя, – сказал он громко, но сразу же перешел на шепот, наклонившись к уху почтенного старца. – Правда, не знаю, надо ли считать это хорошей новостью.
– У меня, можно сказать, не было выбора, – ответил Помпеян так же тихо: преторианцы не спускали с него глаз. – Император Коммод послал за мной своих гвардейцев, дав понять, что сегодня мое присутствие в амфитеатре Флавиев крайне желательно.
Пертинакс кивнул. Гельвий встал, уступая досточтимому сенатору место рядом с отцом. Помпеян уселся рядом со старым другом.
– Да уж, просто удивительно: спустя столько лет вспомнить о тебе и настойчиво позвать сюда. Почему именно сегодня? – Пертинакс посмотрел вниз, на арену и перекрещенные стены. Император посылал тучи стрел во львов под одобрительный вой собравшихся. – Хотя…
– Пришло меньше народу, чем обычно, – заметил Дион Кассий, показав на верхние ярусы.
– Видно, у императора недостаточно солдат, чтобы притащить сюда всех всадников и плебеев, – заключил Клавдий Помпеян с горько-издевательской улыбкой, по-прежнему не повышая голоса. – В городе ходят такие слухи… Я бы не пришел сегодня, если бы мог, так же как моя жена и мой сын.
– Что за слухи? – полюбопытствовал Гельвий, стоявший возле них. Помпеян недоуменно посмотрел на него, и юноша счел нужным пояснить: – Последние несколько недель я был в Мизене вместе с флотом и вернулся лишь сегодня утром. Я просто не знаю, о чем болтают в тавернах.
– Так и есть, – подтвердил его отец и, откашлявшись, продолжил: – Видишь ли, сын, сиятельный Коммод, как известно всем, считает себя новым Геркулесом и старается подражать его подвигам. И вот в Риме поговаривают, что сегодня повелитель хочет воспроизвести шестой по счету подвиг.
Гельвий наморщил лоб, вспоминая, каким было шестое деяние Геракла. Прошло столько времени, много лет, с тех пор как старый греческий учитель – педагог – растолковывал ему все это… Немейский лев – раз, Гидра – два. А остальное?
Пертинакс взглянул на Клавдия Помпеяна, на Диона Кассия, на своего тестя Сульпициана и принялся оправдываться:
– Молодежь, похоже, забыла наших богов. Сейчас в почете другие – христианские, иудейские. Не удивлюсь, если рано или поздно все в Риме забудут о наших истоках.
Дион Кассий кивнул. В словах Пертинакса была заключена глубокая истина: речь шла не только о том, что его сын забыл о подвигах Геркулеса. Однако близкая опасность, связанная с сумасшествием Коммода, заставила его заговорить, чтобы юноша осознал, какая угроза нависла над всеми ними:
– Шестой подвиг заключался в убийстве птиц со Стимфалийского болота.
– Вот именно, – решительно подтвердил Пертинакс, довольный тем, что сенатор Дион Кассий, равный ему по положению, ясно изложил суть дела. Но затем он нахмурился. – Только не понимаю, зачем стрелять в зрителей. В Риме, сын мой, только об этом и говорят, только это и обсуждают на каждом углу: будто бы император примется стрелять по скамьям, как Геркулес стрелял в птиц. Неумелое подражание! Ведь птицы летают в небесах, до которых не добраться сиятельному Коммоду…
Внезапно Пертинакс замолк и поднял глаза на summa cavea. То же самое сделал Клавдий Помпеян, найдя точные слова для мыслей, роившихся в голове у друга:
– Разве что император будет стрелять по самому верху, по скамьям, которые ближе всего к небу. Но там… сидят наши женщины.
– Наши женщины, – эхом отозвался Пертинакс, как судья, выносящий приговор.
На стенах, рассекающих арену амфитеатра Флавиев, Рим
– Сюда, сиятельный! – воскликнул Квинт Эмилий, указывая на тигра, приблизившегося к тому месту, где стоял император.
Коммод быстро повернулся и выпустил стрелу. Отличный выстрел, прямо в голову зверю. Тот издал дикий рев, собравшиеся громко заорали. Император посмотрел на трибуны:
– Квинт, они не заполнены. – Префект молча стерпел упрек и уже начал обливаться потом, но тут Коммод улыбнулся. – Спокойствие. Если есть свободные места, это означает, что ты хорошо выполнил работу, распустив слухи о моем сегодняшнем выступлении. – Квинт Эмилий облегченно вздохнул. Император продолжил: – Они боятся, что я начну стрелять по ним. Боязнь взяла верх над любопытством. Запомни, Квинт, страх неизменно побеждает все остальное.
Префект претория кивнул, наморщив лоб. Это угроза, обращенная к нему? Он не мог сказать наверняка.
Пятый ярус амфитеатра Флавиев, Рим
– Мама, а это правда? То, что говорят люди? – спросил малыш Бассиан.
– А что они говорят?
Мальчик повернулся к матери. Его брат Гета по-прежнему смотрел на арену.
– Все говорят, что император может выпустить стрелы по тем, кто пришел сюда. Люди только об этом и толкуют, хотя и шепотом.
Юлия Домна помедлила, прежде чем ответить:
– Император почитает себя новым Геркулесом. Как известно, Геркулес совершил немало подвигов по просьбе богов. Ты помнишь, сколько их было, сынок?
– Двенадцать, мама.
– Отлично. А какие именно?
– Он убил Немейского льва, одолел Лернейскую гидру, поймал Керинейскую лань. – Бассиан говорил быстро и уверенно. – Потом схватил Эриманфского вепря, очистил Авгиевы конюшни, перестрелял Стимфалийских птиц, укротил Критского быка, добыл коней Диомеда, заполучил пояс Ипполиты, пригнал коров Гериона, завладел яблоками Гесперид, и наконец, пленил Цербера, которого вывел из подземного царства.
– Отлично, – улыбнулась Юлия, чье сердце наполнилось гордостью; взгляд ее, однако, был прикован к Коммоду, стоявшему внизу. – Сегодня император хочет повторить шестой подвиг.
Бассиан поджал губы, вновь вспоминая перечень Геракловых деяний, теперь уже про себя.
– Перестрелять убийственных, ядовитых Стимфалийских птиц! – торжествующе воскликнул он. – Вот шестой подвиг.
– Именно так, – подтвердила его мать.
Мальчик посмотрел вверх:
– Но в небе нет птиц. Никаких.
Он был прав. Чайки слетались к громадному холму возле речного порта, составленному из отбросов – Горе Черепков. Над амфитеатром Флавиев не виднелось ни одной цели для стрельбы.
– Птицы, сынок, – это мы, – ответила Юлия, холодно и спокойно, отчего удивился даже малыш. – Не знаю только, осмелится ли император… на такое.
На стенах, рассекающих арену амфитеатра Флавиев, Рим
Император подстрелил еще двух зверей, на этот раз попав им в бок, и с удовольствием наблюдал, как они корчатся от боли. Испанского медведя он приберег напоследок: высочайшая прихоть, которой должна была завершиться травля.
– Квинт, список у тебя? – осведомился Коммод.
– Да,
