Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
– Формально – нет, – отозвался Ходжкисс. – Те первые домики, в которых они расположились, стоят на территории университета. А вот рисунки и листовки на стенах – насчет них не знаю.
– Кому и знать, как не вам, – встрял Лайон Боумен.
Ходжкисс хотел было сказать, что провоцировать администрацию университетов на вызов полиции – уже проверенная тактика. Но решил смолчать. Ведь, кажется, именно ему, декану по делам студентов, следует быть более бдительным в отношении всего, что происходит как на территории университета, так и на соседних фермерских землях, и что может быть расценено как угроза здоровью или внезапно привлечь внимание полиции.
– Что ж, похоже, мне надо совершить визит вежливости, – сказал он.
– Но так вы автоматически признаёте их право там хозяйничать. – заметил Боумен. – Хотя многое зависит от того, что вы им скажете.
– Они действительно пользуются правами на вселение, – сказал Шайтон.
– Это они так считают? – спросил Боумен.
Шайтон не ответил. Боумен спросил, как к этому относится владелец соседней земли.
– Земля принадлежит мистеру и миссис Ганнер Нигби, – отозвался Ходжкисс. – Мистер Нигби покинул страну, скрываясь от правосудия. Миссис Нигби до недавнего времени находилась в больнице. Сейчас она – член терапевтического сообщества, располагающегося в ее собственном доме, Дан-Вейл-Холле. По поводу заселения ей писали, но ответа, насколько мне известно, не было. Земля эта никогда не использовалась, хотя время от времени туда забредают овцы, и ее, и чужие.
– Нам просто надо быть бдительными, – заключил Вейннобел. – И пока все.
– Когда им наскучит наше попустительство, – натянуто улыбнулся Ходжкисс, – они снимутся с лагеря и двинутся дальше.
Шайтон, озадаченно смотревший на Вейннобела, почувствовал, что здоровая неприязнь к Ходжкиссу вернулась, и виной тому был писклявый смешок, которым тот сопроводил последнее замечание.
Антиуниверситет тем временем и правда стал настоящим лагерем. Кто-то раздобыл – украл или одолжил – два больших шатра, какие обычно арендуют для свадеб или цветочных выставок. Один выкрасили в кроваво-красный цвет и обвесили флагами с изображением серпов, молотов и маленькими латунными колокольчиками. У входа была табличка: «Шатер Мао и Маркса». Там же висел плакат с изображением Че Гевары. Внутри пространство было разделено на несколько зон: зал для выступлений («Приходите со своими стулом, табуретом, подушкой, ковриком») и несколько маленьких отделов для дискуссий. Второй шатер был аляповато разрисован психоделическими цветами – экзотическими и оранжерейными: розовые, лиловые, лазурные, оранжевые, цвета банана и цвета лайма. Над входом висела доска, любовно расписанная Деборой Риттер, на которой сообщалось, что это «Образовальня космоэмпатической мудрости». Шедевр этот (украшенный цветами лотоса и огромными безучастными глазами) был покрыт граффити, сплошь и рядом заявленное название опровергающими: Ничемучитьнельзя, Мудростьничто, Космослишьпесчинка и – даже – Эмпатиянасилие.
Стены Образовальни представляли собой переносные холщовые и бумажные ширмы с росписью. Все было завалено матрасами, бархатными подушками и индийскими покрывалами, имелись круглый помост для музыкантов и куча подушек для слушателей, были стойки вроде ярмарочных киосков, где можно было узнать о биотической диете и буром рисе, где менялись пластинками, а опытный мастер раскрашивал руки, волосы и другие части тела хной. Повсюду плавающие свечи в чашах и ведрах, висячие медные лампы с красным стеклом. Оба шатра отапливались хлипкими примусами. Пахло керосином, благовониями, карри, но и нечистотами (этот запах в анти-университетском городке проникал всюду).
Ежедневно на досках у входа в шатры и на дверях домиков, в которых проживал «костяк» («администрацией» они называть себя не хотели, да и слово «комитет» многим было не по нутру), появлялись объявления о лекциях. Добрая половина из них, правда, отменялась, а некоторые длились не больше минуты: «Если вы думаете, что от меня что-то узнаете, раскиньте мозгами». Но некоторые продолжались по четыре-пять часов. Слушателей бывало то двое-трое, то полсотни.
Частенько случалось – дело было зимой, шел дождь или снег, – что расписания собраний стекали струйками чернил или разлетались по деревьям и кустам (с которых никто не считал нужным их собирать). Деревья и кусты были также увешаны блестящей рябью полиэтилена, зыблющегося, как тени призраков, или тускнеющего, как рыцарские вымпелы. Некоторые из мистически настроенных участников Антиуниверситета считали, что эти бесцветные лоскутки сродни тибетским молитвенным флажкам. Другие находили их уродливыми и считали наглядным олицетворением пережитков капиталистического расточительства. Но принести лестницу и снять никто не додумался.
Шайтон и Мэгги Крингл брели под дождем, по вязкой грязи, между большими и маленькими палатками, деревянными хижинами и кусками мешковины. На Мэгги Крингл была мини-юбка клубничного цвета, облегающий синий джемпер с пришитыми к нему серебряными и голубыми звездами и прозрачный плащ с капюшоном, тоже мини, который обтягивал ее клубничные ягодицы, венчающие темно-сливовые, цвета незабудки, и покрытые гусиной кожей мясистые ляжки, которые, в свою очередь, венчали пару узких белых и заляпанных грязью сапог. Ее волосы под капюшоном превратились в спутанную шевелюру горгоны Медузы. Шайтон, следуя за ней, подумал: «Мини-юбки не для такой фактуры». Мэгги Крингл, студентка второго курса, была избрана, потому что вице-канцлер решил, что два представителя от студентов лучше, чем один, – так они будут чувствовать себя свободнее и опять же обсуждать все проекты и дебаты насчет них будут вместе. Шайтону же Крингл только мешала. Добро бы поддерживала – она всё его оценивает. На заседаниях комитетов она никогда не высказывала своего мнения, а только сидела и теребила разные части своего тела, то скрещивая, то раздвигая ноги. Все лицо в макияже, тщательно подведенные глаза, темно-коричневые румяна. Под всем этим скрывалось маленькое, соразмерное лицо с умными серыми глазками, которые он никогда по-настоящему не видел из-за накладных ресниц и низкой челки. Но он заметил, что она все время поглядывает на Джонти Сёртиза. Как легавая в стойке, подумал он, когда они вошли в один из домиков.
При входе висели написанные от руки объявления:
Мысль Мао Цзэдуна – гениальный мыслитель, пламенный поэт и государственный муж
Верная теория есть факт, потому что она верная
Продолжаем изучать буржуазную идеологию: критика британской философии и экономики
И увидел я новое небо и новую землю. Где молодым, которым опротивели меркантилизм и узколобость взрослых, искать реальность? Изменим умы. Буквально! И мысль изменит материю. Это возможно. Приходите
Знаки зодиака и их эзотерический смысл. На этой неделе – СКОРПИОН. Частные консультации по раскладу Таро, Ясновидение и защита от дурного глаза
Последним Мэгги Крингл заинтересовалась. Остановилась почитать, Шайтон ждал. Давай заглянем, послушаем про Скорпионов, сказала она; я как раз Скорпион. Шайтон с равнодушным видом согласился. Ему хотелось взглянуть на Еву Вейннобел.
Атмосфера в домиках на Гриффин-стрит и
