Далайя - Абай Тынибеков
– Ему-то чем они выгодны? – удивился Ремиз.
– Караваны очень богаты. Они их грабят, а всё богатство у них хитро выменивают его купцы, ведущие торговлю по всей земле.
– Ну а ему какой от этого прок? – не мог сообразить юноша.
– Потом с его высочайшего повеления, от его имени и под его охраной они всё награбленное, как своё, с выгодой обменивают в других странах. В тех, где всё это очень нужно и его ждут. Понял? За это в его хранилищах оседает большая часть полученной разницы, которой вообще не должно быть у него. Затем обмененный товар везут туда, где теперь он необходим кому-то, и всё вновь повторяется. Этот круговорот приносит несметные богатства властителю почти из ничего, – объяснил подробно Фардас.
– Да, дела, – дошла до Ремиза суть хитросплетения.
– Вот я и думаю, не по их ли вине до сих пор не вернулись Далайя и Руса? – наконец задумчиво произнёс хозяин шатра.
Находясь под впечатлением от всего услышанного, продолжая свои раздумья, Ремиз не сразу уловил суть сказанного собеседником и опять поинтересовался:
– Но ведь эти его караваны тоже могут ограбить?
– М-да. Могут, – почти не слушая его, по-прежнему пребывая в думах, отстранённо ответил Фардас.
Ремиз, не стал повторять вопрос, решив, что тот не может всего знать.
– Послушай, Ремиз, покидая нас, Далайя не давала ещё каких-нибудь распоряжений на случай её задержки в походе? – опомнившись, спросил старший.
– Нет. Кроме тех, что тебе известны, других не было, – растерянно произнёс Ремиз, внимательно взглянув на Фардаса и лишь только теперь сообразив к чему был его рассказ о грабителях караванов.
– Они не посмеют иметь дело с таким отрядом. К тому же это ведь не караван, – начав, запнулся он, вспомнив о навьюченных лошадях.
Неприятный холодок кольнул в самое сердце юноши.
Оба замолчали.
Фардас, не проявляя ни малейшего интереса к месту предполагаемого пребывания ушедших, что отныне не было важным для него, размышлял о своей судьбе на случай, если Далайя больше не вернётся.
«Здесь, среди саков, только Далайя была мне поддержкой. Если она не вернётся, меня, чужака, никто не будет долго терпеть рядом с собой, и тем более над собой, а это означает только одно – всё очень скоро для меня будет кончено. Хорошо, если они меня отпустят живым и здоровым, но может случиться и иначе. Так как же мне поступить? Самое страшное в том, что я один. Может быть, этого юношу уговорить уйти со мной? Хотя ему-то для чего это делать, ведь он и так в почёте, да к тому же он среди своих», – подумал Фардас и взглянул в лицо Ремизу.
Тот, огорчённый такими страшными предположениями собеседника относительно судьбы Далайи, опустил глаза, пытаясь отогнать охватившие его тревожные мысли. Ещё сегодня днём он даже не сомневался в её возвращении, а прошло всего мгновение – и все его надежды, казавшиеся незыблемыми, начали таять при разговоре с этим человеком.
В нём стала закипать злость на себя, на эту мерзкую беседу.
– Послушай меня, Ремиз, – осторожно подбирая слова, начал Фардас. – Прошло достаточно много времени для того, чтобы они вернулись. Ты же должен понимать, что так долго, где бы то ни было, без единого вестового к нам невозможно им находиться. Обратную дорогу может найти любой из их воинов. Уже минула середина зимы, но ни их самих, ни гонцов от них по-прежнему как не было, так и нет. Далайя не могла так поступить, не дав знать о себе, пребывая где-то на зимовье. Значит, что-то случилось. Что-то непредвиденное произошло с ними. Боюсь, самое худшее…
Последние слова он почти прошептал, в горле у него запершило, и он закашлялся, вертя головой, пытаясь пальцами размять кадык.
Ремиз, низко склонив голову, молчал. Он не мог возразить сказанному. Всё, что говорил Фардас, к его сожалению, было похоже на правду.
Тот же, успокоившись, продолжил:
– Я очень хотел бы верить в то, что с ними всё в порядке, но время, его прошло слишком много. Пойми меня правильно, здесь я чужой, ну даже если пока это не так, то пройдёт всего лишь несколько дней, и я стану им. Мои скромные заслуги в меру вознаграждены, стало быть, пришла пора и мне следовать своей дорогой.
– Я не думаю, что ты прав. На тебя понадеялась Далайя. К тому же тебя никто не гонит, – Ремиз метнул взгляд на Фардаса, ещё не понимая, к чему тот ведёт разговор.
Вновь воцарилась тишина. Огонь, слабо потрескивая, лёгкими всполохами приводил в движение тени, отбрасываемые двумя собеседниками на стены шатра.
– Ну хорошо. Буду откровенен с тобой. Я решил уйти отсюда и хочу спросить тебя: не хочешь ли ты пойти вместе со мной? Ведь без Далайи, заметившей и поднявшей тебя, оценившей, как и меня, никому другому ты уже не будешь нужен. Твои завистники теперь поднимут головы, и ещё неизвестно, чем всё закончится. Мы с тобой сделали всё, что от нас зависело. Большего, чем можешь дать, невозможно совершить. Не сегодня-завтра здесь будет избран или назначен новый вождь. Кто станет им, мы не знаем. Рассчитывать на его благосклонность, как ты понимаешь, я уже не намерен.
– Когда ты думаешь уйти? – Ремиз посмотрел ему в глаза.
– Оттягивать отъезд не стоит. До весны не так далеко, а там помешают воды. Так что ты думаешь? Я бы желал иметь такого спутника, как ты, тем более вдвоём будет легче идти, да и всё это добро не следует передавать кому попало, нельзя его оставлять здесь, – он кивнул в сторону дальней от входа стены, где были припрятаны доверенные ему драгоценности.
– Ты хочешь забрать всё это с собой? – удивился Ремиз. – Но ведь оно принадлежат только Далайе! И новый вождь, если он будет, как ты сказал, должен свято оберегать его.
– Ты очень молод, многого не понимаешь, оттого и вера твоя в людей ошибочна. Я же говорю тебе правду. Если я оставлю всё это, оно исчезнет в первый же день правления нового вождя, а так нам, возможно, удастся сохранить, уберечь его. Ты понимаешь меня или нет? Ведь всё это может вмиг пропасть, – Фардас из последних сил уговаривал его.
Он терпеливо разъяснял этому непонятливому юноше такие простые и правильные вещи.
– Знаешь, я всё же буду здесь ждать их возвращения. Мне некуда идти. Возьми оттуда
