Будь что будет - Жан-Мишель Генассия
Проект «Атомная бомба» раздробили таким образом, что все тонкости знали менее десяти человек, причем не обязательно высокопоставленных. Мы же в Брюйер-лё-Шатэль создавали сердечник бомбы со множеством неизвестных, – например, мы не знали, где был произведен детонатор, толкатель или порох, сколько у нас плутония, а главное – где пройдут испытания бомбы, мы лишь вполголоса обменивались слухами и предположениями. Изучалась возможность протестировать устройство на Корсике или на плато Лангр. Позже по очереди рассматривались Реюньон, острова Кергелен, атолл в Тихом океане или даже Верхние Альпы, что вызвало у нас недоумение. В какой-то момент один из руководителей объяснил, что Шабан-Дельмас[53] хочет создать европейскую бомбу совместно с итальянцами и немцами. И вот однажды нам объявили, что взрыв произойдет посреди Сахары.
Мы высадились среди пальм Реггана приблизительно в тысяче километров от столичного Алжира, в самом сердце безводной пустыни, посреди каменистых равнин, уходящих за горизонт, охряных дюн, известняковых скал и нескольких чудесных оазисов. В глубине этой гигантской территории, отрезанной от остальной части страны и практически необитаемой, где летом температура поднималась до пятидесяти градусов, армия отвела себе полигон в сто тысяч квадратных километров, обновила и расширила Транссахарское шоссе. В десятке километров от Реггана был построен аэродром с диспетчерской вышкой и взлетно-посадочной полосой, способной принять такие самолеты, как «Суперконстеллейшн» и двухпалубный «Бреге», а также городок для размещения трех тысяч сотрудников базы с капитальными зданиями, жильем, складами горючего и продуктов, насосной станцией и электростанцией. В пятидесяти километрах к югу, в городке Хамудия, расположился командный центр, а еще в пятнадцати километрах – испытательная площадка с гигантским блокгаузом, оборудованным десятками камер и измерительных приборов; все это охранялось Иностранным легионом и тысячей десантников, в чьем распоряжении был парк броневиков и вертолетов «Алуэт» и «Сикорски».
Когда начальник в Брюйере вызвал меня, чтобы предложить этот пост, он уточнил, Если вам удастся освободиться. Он был в курсе моей домашней ситуации и дал две недели на решение вопроса, мои же коллеги-мужчины согласились на переезд, у них-то организационных проблем не предвиделось, поскольку их спутницы жизни оставались дома заниматься детьми. За последние годы я подзабыла, как сложно работать одинокой женщине с ребенком, поскольку мне повезло подружиться с женами нескольких коллег и каждое утро одна из мам, живущих по соседству, чей муж работал вместе со мной, отводила своего сына вместе с Лораном в школу в Арпажоне и забирала их вечером. В предыдущие годы мне не раз приходилось ездить на объекты УВПИ – в Вальдюк в Бургундии или в Маркуль в Гаре, но это были короткие командировки, редко больше недели, и мне всегда удавалось найти добрую душу, готовую приютить сына. Но что делать, если поездка минимум на три месяца, а то и больше? Передо мной стояла сложная проблема, не говоря о том, что не хотелось менять Лорану школу в разгар учебного года и разлучать его с друзьями, которых и так мало. Ответ Пьера я предвидела заранее, Ты же знаешь, какая у меня маленькая квартира, где он там поместится? Поэтому я не удивилась, когда он сказал, что не может взять Лорана надолго, и добавил, В любом случае, даже будь у меня место, я бы и пальцем не шевельнул, это нагло с твоей стороны – просить меня помогать с атомной программой.
Я забыла уточнить, что Брюйер-лё-Шатэль – это богом забытая дыра в департаменте Сены и Уазы, окруженная необъятными полями и лесистыми долинами, а поскольку УВПИ официально не существует, то не существует и нас. На въезде неприметный дорожный щит оповещал любопытных: «Центр ЭДФ[54]», а когда встал вопрос, где будут жить сотрудники, поодаль от этой деревни с населением в полторы тысячи человек КАЭ построил городок из двадцати шести одинаковых домов без имен на почтовых ящиках. Поэтому деревенские жители, с которыми мы не общались, прозвали нас «электриками» и считали землекопами. Эта изоляция, эта священная обязанность хранить тайну сплотили нас – есть «мы» и «они», мы образуем клан, и нас это устраивает. Несмотря на такое единение, я не могла надолго отдать Лорана ни одной из мам, которые меня выручали. Ирен и сестры были заняты своими делами, что же касается Вивиан, я не представляла, как вызвать ее снова, потому что жить в полной глуши без машины – все равно что похоронить себя, а у бабушки не было водительских прав, и она застряла бы там намертво, так что я решила отказаться от поездки в Алжир. Разумеется, я была не в восторге, но другого выхода не было, и я сообщила об этом шефу, который не стал задавать вопросов.
В следующее воскресенье на ежемесячном обеде у матери я не стала делиться своей печалью. Все внимание было приковано к кузенам, которые бесились всякий раз, когда оказывались вместе, затем мы все (но без Ролана, у которого по-прежнему не было права считаться членом семьи) отправились гулять по набережным Марны, чтобы размять ноги. Мы приглядывали за детьми, которые играли у берега, когда ко мне подошла Вивиан, У тебя какой-то задумчивый вид, что-то не так?
– Просто навалилась куча всего.
– Ну ладно, но ты ведь расскажешь, если у тебя что-то случилось?
Вивиан была на особом положении, она единственная, кто знал, что я работаю в учреждении, связанном с военными. Я ничего не рассказывала, соблюдая запрет, но она сама догадалась. Мы почти четыре года жили вместе в форте Шатийон, где она приглядывала за маленьким Лораном, без нее я бы пропала, тем более что мальчик рос слабым, с вечными бронхитами и прочими детскими болезнями. Она не могла не заметить, что форт охраняется двумя военными с автоматами, которые неусыпно несут вахту. Все солдаты меня знали, но когда я входила, даже по нескольку
