Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов
Для решения вопроса о судьбе Галицко-Волынской митрополии собрались король Ягайло с великими князьями Витовтом и Скиргайло. Двое первых приняли католичество, а последний остался верен православию, но когда-то все были язычниками, что не могло не оставить следа в их душах. Витовт и Скиргайло ненавидели друг друга, хотя иногда помогали друг другу, но большей частью на словах.
Первым свое видение ситуации изложил король:
– Часть Галиции принадлежит Польше, а другая – Венгрии.
Однако Киприан намеревался присовокупить западные епархии к своим церковным владениям, но все должно иметь меру. Тем не менее, православный церковный центр Руси давно, но неуклонно смещался на северо-восток. Изменение государственных и церковных владений происходило стихийно, и на него невозможно было повлиять.
– Матерью городов русских величают Киев, потому центр Руси должен оставаться там, где Владимир Красно Солнышко крестил нас и где покоятся первые наши святые, – заметил Скиргайло, при этом ударив кулаком по столу с такой силой, что находящиеся на нем кубки и блюда подпрыгнули, а некоторые из упали на пол.
Витовт по своей натуре был равнодушен к вопросам религии, хотя при случае использовал ее. Пожав плечами, он заметил:
– Если нам намекнуть Киприану о возвращении ему западных епархий, то он согласится перенести свою кафедру хоть в саму преисподнюю. Почему бы ему и не вернуться в Киев?
Два года назад константинопольский патриарх Антоний передал церковную власть над Галицией, Молдавией и Валахией (нынешней Румынией) митрополиту Киевскому и всея Руси Киприану. Никто не возражал против этого, но решение сие оставалось лишь на бумаге.
Неожиданно для всех церковный престол Галиции непонятным образом захватил луцкий архиерей Иоанн (по прозвищу Баба, или Вава), владения которого входили в соседнюю митрополию – Киевскую и всея Руси. Никто не понимал, как такое произошло. Бывалые люди не сомневались, что Иоанн предварительно заручился поддержкой короля Ягайло, но доподлинно о том никто не ведал.
Узнав о странном поступке своего епископа, Киприан сперва не поверил своим ушам и направил на него ябеду в Царьград. Иоанн, в свою очередь, намереваясь подкупить Синод, отправился на берега Босфора. Главным его оправданием было то, что хотел помочь соседней осиротевшей пастве.
Вопрос оказался настолько очевиден, что не вызывал сомнений. Даже подкупленные члены Синода не могли опровергнуть очевидного и посоветовали Иоанну покинуть берега Босфора, пока не огласили решения синодального суда.
Еще со времен хитроумного Одиссея греки слыли отменными выдумщиками, хитрецами и двуличными людьми. Перед самозваным митрополитом стоял выбор: оказаться в подвале Святой Софии, а потом в одном из застенков на Принцевых островах Мраморного моря или бежать.
Иоанн зафрахтовал пизанскую галеру и погрузился на нее, когда на причал Вуколеонской гавани, находящейся неподалеку от ипподрома, чинно ступили патриаршие чиновники в церковных ризах, будто шествующие крестным ходом, и потребовали от лжемитрополита предстать перед синодским судом. По законам вселенской церкви приговор не мог вступить в силу без оглашения его в присутствии обвиняемому.
– Галич отдал мне его величество Ягайло, и мне недоставало только благословения вселенского патриарха. Теперь оно получено при моем прибытии в град Константина, а ныне мне недосуг. Так что прощайте, любезные!
Иоанн, конечно, лицемерил. Благословение от константинопольского владыки он получил не как галицкий митрополит, а в числе других прибывших в Царьград. Такое благословение получали все, посещавшие патриархию.
Лжемитрополит подал знак капитану. Тут же запела корабельная труба, и матросы убрали деревянные сходни. На захват итальянского судна греки не осмелились. Подвоз продовольствия в блокированную с суши столицу зависел от поставок итальянцев.
Патриарх своей властью отлучил Иоанна от церкви, прислав в Краков и Москву соответствующие грамоты. В первой король извещался о том, что для управления Галицкой митрополией направляется экзарх[165] – Вифлеемский архиепископ Михаил до окончательного урегулирования вопроса. Всем православным надлежало повиноваться ему в вопросах веры. В конце послания константинопольский святитель пространно намекал на то, что Иоанн все же может получить сан митрополита, коли чистосердечно раскается во всем.
Киприану патриарх посоветовал смириться с происшедшим, ибо не все в наших силах. Ох уж эти византийцы, как они лукавы и витиевато изъясняются!
Митрополит Киевский и всея Руси все же попытался захватить церковную власть в галицко-валынской митрополии, но безуспешно. Во Вселенский синод тут же от Ягайло пришла жалоба. Патриарх согласился с доводами короля и напомнил Киприану, что применение силы недопустимо в просвещенном четырнадцатом веке. Впрочем, во все эпохи люди считали и считают свой век наиболее прогрессивным по сравнению с предыдущими столетиями, но время одно и то же, как, в сущности и человек.
Самозваный святитель Иоанн не собирался сдаваться и пообещал Ягайло двести русских гривен[166] и тридцать чистокровных жеребцов за содействие в проставлении его в сан. Король не страдал скаредностью. Он пожелал, чтобы все оставалось так, как и прежде.
Попытки Киприана возвратить себе западные епархии оказались тщетны, но у него родилась идея заключить унию (союз) между восточными и западными христианами. Триста пятьдесят лет назад христианство разделилось на православных и католиков[167]. Формально причиной сего явился вопрос о происхождении Святого Духа – от Бога-отца или также от Бога-сына. Имелись и другие расхождения, но они были лишь внешним проявлением соперничества за влияние на паству и за доходы.
Говорят, милые бранятся – только тешатся, но союз стал невозможным после четвертого крестового похода и разграбления латинянами Константинополя. Тогда слишком много оказалось зверств, осквернений святынь, разбоев и грабежей. Квадрига Лисиппа, вывезенная из Византии в качестве трофея, до сих пор венчает собор Святого Марка в Венеции. Когда греки видят ее, ненависть вскипает в их жилах с новой силой. При одной мысли о соединении с латинянами у византийцев непроизвольно сжимались кулаки. Южно-европейские народы горячи и злопамятны, а потому помнят обиды не то что столетия, а тысячелетия.
Церковные владения Киприана примыкали к латинским, и он надеялся, что при объединении конфессий Галиция войдет в его митрополию. Ягайло не возражал против объединения церквей. Митрополит и король обратились с этим к константинопольскому патриарху и одновременно к понтификам Рима и Авиньона. Для унии требовался созыв вселенского собора из пяти патриархов – Римского (папы), Константинопольского, Александрийского, Иерусалимского и Антиохейского или по крайней мере их представителей. Как это осуществить при наличии двух враждебно настроенных друг против друга пап, оставалось неясным. Тем не менее идея воссоединения церквей витала в воздухе.
Еще Алексей Ангел[168], когда почва заколебалась
