Руны земли - Георг Киппер
– Так мы же дикари, дружбу водим с йотунами, вот приблудился один – разница между нами невелика! Сейчас раздерем тебя голыми руками на ужин…
– То-то все на пристани гадали, с чего это утопленник там оказался под дном ушкуя… Йотун он и есть йотун, сколько хлебом ни корми – все в лес смотрит! Заколдовал обидчика наш Хотнег одним взглядом и под воду отправил.
– Трепло ты, Туки. А куда же Эйнар наш пропал?
– Не далеко здесь, плетутся парочкой, нога за ногу, рука об руку, болтают. Я один вокруг по лесу шастаю, белок пугаю. Ладно, гребите дальше, к большому привалу приведу вашего скальда… Где вы такого откопали, тронул сердечко нашей Ингигерд…
– У нас все такие… трогательные.
Никто не схохмил об Эйнаре, и Инги порадовался за своих друзей. Правда, тут же пришлось поморщиться от собственных мыслей, подумалось, как они там, в снегу, на холоде. Вспомнил вдруг Салми, ее тугую от холода кожу тогда у бани, мурашки и прилипшие к спине волосы, прикосновения ее ледяных рук.
* * *
Во время большого привала, когда в кожаных котлах варили пшено и мясо, закидывая в них раскаленные камни, а потом в золе пекли репу, работники волока попытались добиться остановки аж до утра, и их крики и недовольные бормотания долго слышались со стороны главной стоянки. До смертоубийства, конечно, не дошло, хотя руотсы и держали оружие под рукой. По недовольным лицам жилотугов понятно было, что Сигмунд не уступил. Хёвдинг хотел наверстать упущенное ранее время или что-то чуял.
К костру, где уже лакомился репой отряд Оттара, вышла Ингигерд, рядом шел спокойный Эйнар. Она была одета в мужской кюртиль, высокие кожаные гангхары[123] подвязаны под коленями, на поясе большой нож, расшитая поясная сумка и покрытый кожей тул со стрелами. За плечами, укрытыми кожаным хёттром, виднелся изгиб лука. Куски репы застряли в нескольких ртах…
– Здрасьте, – хором и почти шепотом прозвучало приветствие.
Ингигерд стояла, переводя внимательный взгляд темно-зеленых глаз с одного лица на другое. Белая кожа, черные плавные брови, тонкий и прямой нос, удлиненный овал лица в обрамлении темных, до плеч волос. Высокая, статная. Улыбнулась. Подняла руку и приветствовала всех, уставившихся на нее. Эйнар назвал каждого из них по имени, все как-то сами собой встали. Неожиданно она обратилась к самым младшим и незаметным, к Офейгу и Вигфусу:
– Это вы лучшие игроки в тавлеи во всем Гётланде?
– И не только в Гётланде! Они обыгрывали всех, кто проплывал мимо, и на Гутланде, пока они стояли там, прежде чем добрались до нашего берега! – ответил за них Оттар.
– Надеюсь, в игре вы более проворны, чем в словах?
Братья переглянулись и так долго собирались что-то сказать, что теперь Эйнар ответил за них:
– Можно вечером будет сыграть и убедиться… Слова здесь не помогут!
– Сегодня же я приду к вам, и посмотрим, правду ли говорил скальд о своих соратниках.
Она, кивнув Эйнару, ушла дальше, вдоль кораблей, выстроившихся друг за другом в заснеженном лесу, он постоял, провожая ее взглядом, и уселся, опустив глаза. Все сели – не то ждали, не то не ждали от него слов. Пересмеивались, будто не замечая Эйнара. Наконец Тойво, набравшись смелости, спросил:
– Как там в лесу?
– В лесу как всегда… уютно… – Эйнар поднял свои большие, как у олененка, глаза. – Снег на листьях… На елках… Сыпется тут и там… Тишина, и только шорохи от осыпей снежных… Крики ваши далеко-далеко… Жалко, солнышка нет, капельки на иголках не блестят. Красиво; жаль, правда, к вечеру все растает…
– Подбили кого-нибудь?
– Лес такой чистый, светлый… мы ходили, слушали птиц, называли их на разных языках… На гётском, на вендском, на лопарском, на языке вадья… У них на Пассе-реке, у Алаборга, говор другой, мне было любопытно… У них многое зовется по-другому… Мы ходили и называли на разных языках все, что видели, всех птичек и зверушек… Смотрели следы, там такие смешные и грустные повести в этих следах…
Инги смотрел на Эйнара и думал, как быстро тот и повзрослел за эти дни, и помягчел с тех пор, как увидел Ингигерд. Странно, еще на большом жертвоприношении Инги видел в нем только приятеля и брата Салми, а теперь в нем было нечто… словно раскрылось что-то. Только теперь он был уязвим и беззащитен. Правда, за эти дни он стал и мудрее, чем Инги.
– О чем болтали… Я рассказывал о вас, о людях с реки… О старике Иваре, который поселился здесь, среди глухих лесов… Там, где болота смотрят в небо тишиной своих равнин, где ручьи с водою темной под высокими ветвями тихо правят бег свой в реки, утекающие к морю, тут поставил он свой дом, начал уголь жечь, гнать деготь и железную работу править для охотников из леса.
О юном венде Хотнеге. Да-да, о тебе… Рассказывал, как отец твой много лет назад встретил Ивара, вернее, Ивар нашел его на невольничьем рынке, поговорил с ним… Ивара многие отговаривали от такого сильного трэлля, но Ивар поверил Хотнегу, тот знал немного работу с железом, и Ивар купил его и привез на эту реку, где за время работы в кузнице тот стал умелым кузнецом, и не ушел даже тогда, когда Хельги, наследник Ивара, дал ему свободу. Рассказал о том, как Хотнег, сын Хотнега, стал удачливым охотником, которого и лесные люди уже уважают за его невероятное умение выйти на хороший выстрел, о том, как он ходит в одиночку много дней в лес на зверя и как он чувствует невидимую рыбу там, где ее никто не ждет…
О Тойво, сыне охотника, и о его старшем брате Пайми, ставшем добрым пастухом после рукопожатия с седым стариком, велсовым человеком, – пастухом, который дружит с волками, змеями, болотами и омутами… О том, как медведь приходил к нему вытаскивать занозу, о том, как сдают на все лето скот ему, а он делает уговор с хозяином леса, и как многие думают, что младший Тойво и сам колдун, и о том, что только сейчас перед самым походом Тойво с братом получили отпуск, и, кажется, Тойво все еще надеется к весне вернуться к своим коровкам…
И, конечно, о тебе, Инги-мечтатель, сыне Хельги-кузнеца, который больше думает о старых сказаниях, чем о закалке металла, и который уговаривал меня отправиться на поиски Асгарда, бросив древесный уголь, смолу, деготь, крицу, домницы, наковальни и воздушные мехи… Я говорил о вас, о вас всех, вы ведь теперь мой дом,
