Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн
* * *
Я сказала Амели не думать об этом. Потом сказала то же самое себе. А потом сказала себе, что должна об этом думать. Это РЕАЛЬНОСТЬ. То, о чем говорил Этьен, происходит СЕЙЧАС.
После слов Джейми мне снятся кошмары. Если Джули еще жива, если она до сих пор не погибла, то рассчитывает на меня. Зовет меня, шепчет в темноте мое имя. Что я могу сделать? У меня и спать почти не получается. Просто хожу всю ночь кругами и пытаюсь придумать, чем помочь. Чем?
* * *
Весь день пт. 12 ноября ездили на велосипедах с М. и обнаружили отличное поле – правда, довольно далеко отсюда. Даже не верится, до чего трудно найти место для посадки. Тут все такое однообразное, ферма за фермой, кресты на каждом пересечении дорог и общественная печь для хлеба в каждой деревне. Поля ровные, можно посадить что угодно и где угодно, но нет ни хороших ориентиров, которые легко найти в темноте, ни мест, где можно спрятать встречающих самолет. Должно быть, в мирное время одно удовольствие тут летать.
* * *
Я уже пять недель во Франции.
Ноги у меня в жизни не были такими сильными: на этой неделе я дважды проехала на велосипеде добрых шестьдесят миль – в первый раз, когда мы нашли поле для самолета, а потом через два дня, чтобы показать его Полю. Ему нужно было, чтобы радист запросил самолет Королевских ВВС сделать фотоснимки будущей посадочной площадки для Лунной эскадрильи. В промежутках между этими марафонскими заездами я главным образом занималась курами, училась делать маленькие взрывные устройства и всеми силами старалась сдерживать крики отчаяния, потому что нервы разгулялись окончательно.
Радиоведущая Джорджия Пенн получила отказ от главы районного гестапо – всесильного и ужасного человека по фамилии Фербер (вроде бы он начальник капитана из Ормэ). Пенн дала нам знать, что намерена проигнорировать его запрет и попытаться снова. Она хочет обратиться непосредственно к капитану: оформит свое заявление задним числом, спровоцировав всякие бюрократические сложности, чтобы левая рука нацистской канцелярии не ведала, что творит правая. Поразительная женщина, но абсолютно сумасшедшая, я так считаю. Надеюсь, работа ее рук согласована нормально и журналистка понимает, что делает.
Завтра ночью, во вт. 16 ноября, ждем очередной «лизандер». Он должен сесть все на том же поле с высоковольтными столбами возле Тура. Погода непредсказуема, но это последний шанс воспользоваться ноябрьской луной. Может, я вернусь домой, так и не проверив свои навыки подрывника.
* * *
Нет, я по-прежнему во Франции.
Проклятущая «розали».
Наверное, нельзя винить бедную машину, но винить ее тупого водителя, который действовал из самых добрых побуждений, тоже не хочется.
Ох, как же я устала. Восход луны был в десять вечера, поэтому ждать самолета раньше двух часов ночи не приходилось. Поль приехал за мной после начала комендантского часа, и мы отправились в путь на велосипеде: он крутил педали, а я стояла сзади на приваренной к раме железяке. Пришлось вцепиться в него изо всех сил и держаться все пять миль. Могу поспорить, ему понравилось. Машина, которая должна была нас встретить, опоздала (водителю пришлось переждать неожиданный патруль), и мы с Полем полчаса дрожали и переминались с ноги на ногу у дренажной канавы рядом с припрятанным велосипедом. Не припомню, чтобы у меня хоть когда-нибудь так мерзли ноги. Я стояла в деревянных сабо среди ледяной грязи, в разгар ноября, и все думала о Джейми, о том, как ему пришлось барахтаться в Северном море. К тому времени, как появилась машина, мне уже расплакаться было впору.
В поездке участвовали только мы втроем. Дорога ожидалась опасной в обоих направлениях, и втягивать в эту авантюру папашу Тибо не хотелось. Его друг, хозяин машины, на полной скорости рванул с места, не включая, как обычно, фар, лишь при свете восходящей ущербной луны. «Розали» понеслась со всей дури, да только ей не слишком-то этого хотелось, вот она и разыгрывала на каждом подъеме душераздирающий спектакль: начинала кашлять и задыхаться, как чахоточная героиня Диккенса, готовая вот-вот отдать концы, и в итоге просто остановилась. То есть мотор еще немного похрипывал, а машина встала, и всё. Просто не могла въехать по склону холма. Полный газ, но цилиндры лишь издавали жалобные звуки, будто мы пытались заставить двигатель работать на одном только воздухе.
– У вас дроссель сдох, – сказала я с заднего сиденья.
Конечно, шофер меня не понял, а я не знала, как сказать «дроссель» по-французски, и Поль не знал. Оказалось, нужное слово – le starter, но это совсем не то же самое, что «стартер» в английском языке. Получилась жуткая путаница. Поль изо всех сил пытался переводить, шофер отказывался следовать советам «вздорной барышни», или как это у них во Франции называется; скорее всего, на какой язык ни переведи, получится что-то вроде «без царя в голове». Ведь подобное говорят обо мне всякий раз, когда не верят, что я смогу совершить какие-то действия, неважно какие: управлять самолетом, заряжать пистолет, делать бомбы или чинить автомобили. Таким образом минут пятнадцать ушло на бесполезные споры.
В конце концов, когда стало совершенно ясно, что дроссель не работает, шофер яростно его затеребил, что-то там встало на место, «розали» еще несколько раз кашлянула, теперь уже пободрее, и неохотно тронулась с места.
Вся эта история до последней мелочи повторилась еще три раза. То есть в общей сложности четыре. Машина останавливалась, я говорила, что дело в дросселе, Поль безуспешно пытался переводить, мы пятнадцать минут спорили, друг папаши Тибо некоторое время дергал рычаг дросселя, «розали» в результате оживала, и мы ехали дальше.
Мы потеряли уже час, целый час, и я была буквально в ярости. Как и водитель-француз: ему надоело, что на него орет по-английски «вздорная барышня» младше его дочери. Каждый раз, когда мы снова трогались, Поль откидывался на спинку сиденья и ободряюще сжимал мне колено, так что в итоге пришлось сказать ему, чтобы держал свои шаловливые ручонки при себе, сопроводив слова тычком. Поэтому, даже когда машина ехала, мы шипели друг на дружку, как уличные коты.
Я больше не боялась, что нас схватят нацисты или что мы приедем слишком поздно, чтобы встретить «лизандер», хотя чем дольше мы были в пути, тем вероятнее становились обе возможности. Я только ярилась оттого, что знала, как привести в порядок машину, а мне не позволяли.
Когда мы встали в пятый раз, я перелезла через Поля и вышла на дорогу.
– Не валяй дурака, Киттихок, – сквозь зубы процедил
